Рассказы про пытки женщин. Рассказ из исправительного учреждения

Валентин приплелся домой пьяный в дым. Лида впустила его только в коридор и указала на стоящие у ее ног чемоданы.

Уразумев, что шутки кончились и панькаться с ним никто не собирается, он вышел на лестничную площадку.

– Ты чего это сияешь, как новая копейка?

– Выгнала мужа, – беззаботно сообщила Лида.

– Умница, давно пора было сбросить этот хомут с шеи.

Хлебосольная хозяйка разлила в хрустальные бокалы шампанское.

Чарующее сочетание музыки и шампанского подарило Лиде ощущение абсолютного раскрепощения. И она вдруг подумала, что хорошо бы сейчас отыскать мужчину, знающего толк в любви, и отдаться ему прямо на ковре.

Сладкие грезы прервал дверной звонок. Вера вернулась с большущим букетом роз. Пока подруга ставила цветы, в комнату вошел высокий мужчина в сером костюме. Веселые глаза с интересом остановились на Лиде, и она внезапно почувствовала, как щеки запылали.

– Коля, познакомься – это Лида.

– Очень приятно, – пробасил мужчина и протянул молодой женщине широкую ладонь.

Пока Вера сушила голову, как избавиться от подруги, Лида еще больше размякла. А тем временем Вера нашла выход: потащить Лиду в ближайший бар.

– Коленька, солнышко, отвези нас в бар, здесь рядышком.

– Слушаюсь и повинуюсь! – охотно согласился мужчина.

Услышав слово «бар», Лида повеселела.

Едва завидев неоновую вывеску, Лида рванула прочь из машины, предоставив любовникам возможность пообщаться с глазу на глаз. Воспользовавшись ситуацией, Вера страстно прошептала:

– Сейчас быстренько накачаем ее и поедем ко мне. Я так соскучилась…

– А как эта глупышка доберется домой?

– Мир не без добрых людей, – ответила любовница.

– Будь, по-твоему, – капитулировал Николай. – Пошли, «великий комбинатор».

Лида ожидала Веру и Николая за стойкой, потягивая коктейль. Осоловевшие глаза бездумно блуждали по стенам.

– Милок, три коктейля. Я плачу!

Молодой человек проворно наполнил бокалы. Вера взяла свой и отпила глоточек. Николай к коктейлю даже не притронулся. Ему вдруг до боли в мошонке захотелось овладеть Верой, а еще лучше Лидой.

Но тут к молодой женщине подсел худощавый тип в потрепанном плаще. На продолговатом лице лихорадочно горели глубоко посаженные глаза.

– Выпьем, лапочка?

Удивленно взглянув на нахала, Лида согласилась:

– Выпьем!

Через минуту они уже потягивали какую-то зеленую жидкость. Слегка запинаясь, незнакомец промурлыкал, тыча в себя пальцем:

– Меня зовут Юрий Савельевич, или попросту – Юрочка. Лапочка, ты меня не бойся, я таких милых крошек, как ты, не обижаю.

– А я и не боюсь, – храбро ответила Лида.

– А как зовут мою прекрасную повелительницу?

– Лида, – небрежно ответила любительница дармовых коктейлей.

– Вот и чудесно, – возликовал Юрочка.

Вера почувствовала, что более благоприятный момент, чтобы улизнуть, может больше и не представиться. Кокетливо она произнесла:

– Юрий Савельевич, надеюсь, Вы джентльмен, и на Вас можно оставить мою подругу?

– Юрочка не подведет. Я присмотрю за лапушкой, – с этими словами мужчина обнял Лиду за талию и прижал к себе.

– Лидонька, извини, я тебя покидаю, но, уверенна, скучать тебе не придется. Пока! – протараторила Вера, подхватила любовника, и они спешно покинули бар.

Лида тупо посмотрела им вслед и, только когда они исчезли, обратила внимание на Юрочку, предлагающего осушить очередной бокал.

– Лапушка, я попросил особый состав. Уверен, ты будешь в восторге.

Какая прелесть! – воскликнула Лида, сделав последний глоток, и пошатнулась. Перед глазами у нее все плыло.

Маньяк издевается над девушкой – история из жизни

Юрочка взял ее за руку и весь задрожал от пронзившего, как разряд тока, желания прямо тут, в баре, овладеть ею.

– Бар закрывается, но, если лапочка желает, мы можем неплохо посидеть у меня дома.

– Ж-желаю… п-поехали, – едва выдушила из себя Лида и буквально повисла на тщедушном кавалере.

Юрочка, трепеща от радости, вытащил безвольное тело из бара и запихнул в красный «Москвич».

Остановив машину возле кирпичной «хрущебы», Юрочка принялся будить задремавшую Лиду. Открыв затуманенные глаза, женщина встала на непослушные ноги. Поднялись на третий этаж. Он открыл дверь и втолкнул Лиду в крохотный коридор. Войдя вслед за ней, он первым делом захлопнул дверь и включил бра.

Едва желтый свет выхватил из темноты обиженную даму, как он с довольным урчанием сорвал с нее пальто, а потом принялся за платье. Лида попыталась сопротивляться. Молниеносный удар в подбородок отбросил женщину к стене, в глазах вспыхнули искры.

Распростертое тело вызвало у Юрочки не больше эмоций, чем раздавленный таракан. Он спокойно наклонился над женщиной и продолжил с наслаждением срывать остатки одежды. Когда Лида предстала перед ним в первозданном виде, он подхватил ее под руки и потащил в комнату.

Там, в дальнем углу, с потолка свисали две цепи, заканчивающиеся наручниками. Сноровисто он набросил «браслеты» на запястья гостье, до сих пор находившейся без сознания. Она очнулась. Еще плохо соображая, что с ней и где она, молодая женщина первым делом потянулась к огромной шишке на затылке. Но ей так и не удалось ощупать место удара. Руки не опускались.

Истратив последние силы, женщина, со слезами на глазах, вынуждена была смириться с тем, что ее тело целиком во власти Юрочки, и ей уготована роль объекта сексуального вожделения.

Каково же было ее удивление, когда она заметила, что любовный аппарат, вместо того, чтобы гордо возвышаться над придатками, беспомощно свисает вниз. Однако когда Лида увидела в руках у него плетку с семью хвостами, страшная догадка, что она попала в руки к психопату, железной рукой сжала ее сердце. Маньяк издевается над девушкой.

Женщина дернулась что есть силы, но лишь ободрала руки о «браслеты». Тогда Лида решила прибегнуть к хитрости.

– Юрочка, – попросила она, – давай обойдемся без плетки.

Ведь, насколько я понимаю, тебя нужно простимулировать. Освободи мне руки и, обещаю, ты не пожалеешь об этом.

– Я обойдусь без твоей помощи, – презрительно улыбнулся Юрочка. – Вот он, мой самый верный и безотказный стимулятор.

Психопат потряс плеткой. Потом смачно облизнулся, предвкушая наслаждение.

– Не бей меня, – взмолилась Лида. – Я выполню любую твою прихоть, но только не бей.

– Заткнись, дура! – гаркнул мужчина. – Будешь умницей, и я не очень попорчу твою шкурку. Поняла?

– Поняла, – послушно кивнула головой Лида. – Но почему обязательно плетка?

– Если тебе не нравится плетка, – осклабился Юрочка, – то у меня в запасе есть розги. А может, тебе больше нравятся щипцы? Или раскаленный утюг? Выбирай, воля дамы – закон для меня.

– Нет, только не это! – истерически крикнула молодая женщина. Потом чуть более спокойно добавила: – Я предпочитаю принимать «посох» в себя. Поверь мне, это так чудесно – поиграть им в уютном и любвеобильном гнездышке…

Юрочка поморщился.

– Только не туда. Терпеть не могу этого чвакающего болота.

Страх буквально парализовал ее волю. И тут мужчина внезапно подарил ей надежду на то, что с ней обойдутся более гуманно. Презрительным жестом, указав на сохранявший спокойствие любовный аппарат, он произнес:

– Этого охламона в боевое положение может привести только порка. Не бойся, я умею сечь так, что это даже приятно. Главное, чтобы ты расслабилась и не дергалась,

– Есть еще один способ вернуть твоему молодцу силу. Давай я немного поработаю язычком, и он будет стоять как штык.

В подтверждение Лида выразительно облизала верхнюю губу. Реакция Юрочки была ужасной. Побледнев от гнева, он наотмашь ударил Лиду плеткой по лицу, метя попасть по губам, и в припадке бешенства завопил во весь голос:

– Сука! Соска вонючая! Да как ты посмела предложить мне такую мерзость!

Потом он принялся хлестать беззащитную пленницу по чем попало. Маньяк издевается над девушкой. От острой боли Лида прикусила губу так, что по подбородку потекла тоненькая струйка крови, а потом взвыла во весь голос. Крик был ее последней надеждой привлечь чье-то внимание.

Однако она жестоко просчиталась, Юрочка, быстро сообразив, что к чему, взял со стола большой нож. Поднеся его к лицу Лиды, он злобно прошипел:

– Замолчи! Если ты вякнешь еще, хотя бы раз, я зарежу тебя, как ягненка!

– П-пощади, я б-буду молчать как рыба, – запинаясь, ответила молодая женщина.

Юрочка сделал кляп и заткнул им рот Лиды.

Обезопасив себя, Юрочка несколько секунд постоял в раздумье. Мужчина никак не мог решить, куда направить следующий удар. Его одинаково привлекали и небольшая грудь, и широкие бедра. Верхняя половина женского тела все же оказалась более привлекательной. Длинные хвосты со свистом опоясали узкое плечо, оставив красные полосы на груди.

И тогда Лида раскрыла глаза. Первое, что она увидела, был «молот», который целился ей точно в живот. Неожиданная активность детородного органа лишний раз подтвердила, что Юрочка получает удовлетворение, исключительно терзая нежную женскую кожу.

Прошло несколько минут, прежде чем Лида убедилась, что в Юрочкины планы вовсе не входит штурм сокровищницы наслаждений. Это поразило ее даже больше, чем то, что «молот» психопата оказался вполне боеспособным.

Интуитивно чувствуя в этом какую-то загадку, грозящую ей еще большими бедствиями, Лида тем не менее меньше всего думала об истинных причинах такого поведения. Она, как смертельно напуганное животное, настороженно следила за каждым движением Юрочки.

Впрочем, действия мучителя предугадать было проще простого. Чувствуя, что того уровня возбуждения, которого он добился, недостаточно для выхода на финишную прямую, он снова взялся за плетку. Маньяк издевается над девушкой. Теперь он наносил удары исключительно по бедрам и животу.

Лида молила Бога как можно быстрее послать палачу освобождение от семени, потому что силы ее были на исходе. Однако обстоятельства были против Лиды. Удар следовал за ударом, уже трудно было отыскать участок кожи, где не вздулся бы багровый рубец, а «молот», как и прежде, отказывался – исторгнуть из себя хотя бы несколько капель животворящей жидкости.

Чувствуя, как пламя боли охватывает ее с ног до головы, Лида подумала, что она согласна была бы отдаваться Юрочке по десять раз в день всю оставшуюся жизнь, лишь бы он отложил плетку и освободил занемевшие руки.

Но изверг проигнорировал умоляющее выражение лица жертвы. Он видел лишь мелькание хвостов плетки, которые теперь обрушивались на лобок, норовя достать расположенные в глубине паха валики больших губ.

Защищая нежную плоть, Лида крепко-накрепко сжала ноги, последним усилием воли удерживая в себе искру сознания. Благодаря этому сверхусилию она стала свидетелем того, как из крохотной щели на конце полуприкрытого кожей «тарана», венчающего «молот», вырвалась так долго заставлявшая себя ждать струя белой жидкости.

Пролетев расстояние, разделяющее жертву и палача, она упала на ногу женщины. Прикосновение ненавистного ей семени вызвало в душе Лиды такое ощущение, как будто к ее ступне приложили раскаленное тавро.

Пытаясь сбросить с себя то, что так и не попало в лоно, она дернулась, ноги подломились, и тело повисло на цепях. Боль в растянутых, словно на дыбе, руках явилась последней точкой. Лида потеряла сознание.

Лишившись чувств, молодая женщина не только спасла себя от созерцания того, как корчится в приступе сладострастия психопат, но и перестала представлять малейшую ценность для него. А когда волна экстаза схлынула, ее присутствие в комнате стало раздражать Юрочку.

Он принялся одеваться. Застегнув последнюю пуговицу, хладнокровно, словно спускал пса с цепи, открыл замки наручников. Потом взял женщину под руки, собираясь взгромоздить на плечо. Но внезапно он сообразил, что голое тело жертвы может вызвать ненужные подозрения случайных прохожих.

Выругавшись, он натянул остатки платья на Лиду. Твердо ступая, психопат спустился на первый этаж и без опаски вышел из подъезда. Юрочка пересек улицу и через пролом в дощатом заборе проник на территорию заброшенного кладбища.

Сделав несколько шагов в кромешной темноте, он остановился у первой попавшейся могилы и, словно куль с мукой, сбросил Лиду на покрытый толстым слоем опалой листвы холмик. Выпрямив натруженную спину, с облегчением вздохнул и размеренным шагом отправился домой, заботясь лишь о том, чтобы успеть поспать хотя бы пару часов перед работой.

Лида очнулась от холода. Тело окоченело, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы сначала перевернуться на живот, а уже потом сесть, ухватившись израненными руками за покосившийся крест. Собравшись с силами, она поднялась на ноги и побрела к пролому в заборе.

Оказавшись за пределами кладбища, она обняла весьма кстати подвернувшееся под руку дерево. Лида поняла единственное, что ей еще было под силу, – добраться к темнеющему прямо перед ней дому, позвонить в первую же попавшуюся квартиру и вызвать «скорую».

Но ее глаза заметили белое пятно кабины прикорнувшего на обочине трейлера. Имея кое-какой опыт общения с «дальнобойщиками», большинство из которых были отличными ребятами, Лида воспряла духом и решила попытать счастья. Она поковыляла к трейлеру.

Очевидно, добрый ангел, призванный охранять непутевую молодуху, соизволил возвратиться к ней, потому что через полминуты после того, как поскреблась в дверь, услышала сердитый сонный голос:

– Кого там нелегкая носит?

– Помогите, – прохрипела Лида, – погибаю…

Костик, ночевавший в кабине, вовсе не удивился, что его потревожили в столь поздний час. Распахнув дверцу, он мягко спрыгнул на асфальт. Горевший в кабине плафон давал немного света, но и этого было достаточно, чтобы, взглянув на исполосованное плеткой лицо Лиды, убедиться, что она действительно нуждается в помощи.

– Кто это вас так? – спросил участливо Костик, напряженно размышляя, как ему поступить: вызвать ментов и сдать пострадавшую или отвезти в ближайшую больницу.

– Маньяк… плеткой, – слабо отозвалась молодая женщина. – Прошу вас, в больницу… скорее… погибаю…

Словно в подтверждение того, что она нисколечки не шутит, ноги ее подкосились, и Лида рухнула на бок, ударившись головой об огромное колесо трейлера. Костик вначале растерялся и хотел возвратиться в кабину за аптечкой, но сообразил, что только потеряет драгоценное время, поскольку одним нашатырным спиртом здесь вряд ли обойдешься.

Поэтому, подхватив молодую женщину, он кое-как втащил ее в кабину, передвинулся на свое место и запустил двигатель.

Лихо затормозив у травматологического пункта, Костик бережно вытащил Лиду из кабины и отнес в приемную. Дежурный врач, с одного взгляда оценив состояние молодой женщины, был немногословным:

– Вовремя. А теперь погуляйте, пока я вас не позову.

Костик, которому при любом раскладе сегодня надо было продолжать рейс, отправился к машине.

Лида очнулась на больничной койке лишь, когда в окно палаты ворвался первый солнечный луч.

С трудом веря в свое спасение, она подумала, что в многочисленных рубцах, постоянно напоминавших о себе пульсирующей болью, зашифрована простая, но не всегда очевидная истина: расслабляться надо с умом.

Маньяк издевается над девушкой – история из жизни.

Казнь через повешение

В Бирме стоял сезон дождей. Промозглым утром из-за высоких стен в тюремный двор косыми лучами падал слабый, напоминавший желтую фольгу, свет. В ожидании мы стояли перед камерами смертников – перед вереницей похожих на клетки сараев с двумя рядами прутьев вместо передней стенки. Камеры эти, размером примерно десять на десять футов, были почти совершенно пустыми, если не считать дощатой койки и кружки для воды. Кое-где у внутреннего ряда прутьев, завернувшись в одеяла, сидели на корточках безмолвные смуглые люди. Их приговорили к повешению, жить им оставалось неделю или две.

Одного из осужденных уже вывели из камеры. Это был маленький тщедушный индус с бритой головой и неопределенного цвета водянистыми глазами. На лице, как у комического киноактера, топорщились густые усы, до смешного огромные по сравнению с маленьким туловищем. Все обязанности, связанные с его охраной и подготовкой к казни, были возложены на шестерых стражников-индусов. Двое из них, держа в руках винтовки с примкнутыми штыками, наблюдали, как остальные надевали на осужденного наручники, пропускали через них цепь, которую затем прикрепляли к своим поясам и туго прикручивали ему руки вдоль бедер. Они окружили заключенного плотным кольцом, их руки ни на секунду не выпускали его из осторожных, ласкающих, но крепких объятий, словно ощупывая его, движимые неотступным желанием убедиться, что он никуда не исчез. Подобным образом обычно обращаются с еще трепыхающейся рыбиной, норовящей выпрыгнуть обратно в воду. Осужденный же словно и не замечал происходящего, не оказывал ни малейшего сопротивления, вялые руки покорялись веревке.

Пробило восемь часов, и во влажном воздухе раздался слабый безутешный звук рожка, донесшийся из отдаленных казарм. Услышав его, начальник тюрьмы, который стоял отдельно от нас и с мрачным видом ковырял тростью гравий, поднял голову. Это был человек с хриплым голосом и седой щеточкой усов, военный врач по образованию.

«Ради бога, Фрэнсис, поторопитесь, – раздраженно проговорил он. – Заключенный уже давно должен был быть мертв. Вы что, все еще не готовы?»

Старший надзиратель Фрэнсис, толстый дравид в твидовом костюме и золотых очках, замахал смуглой рукой.

«Нет, сэр, нет, – поспешно проговорил он, – у нас ффсе ффполне готово. Палач уше шшдет. Можем идти».

«Ну что же, тогда пошли поскорее. Пока мы не покончим с этим делом, заключенные не получат завтрака».

Мы направились к виселице. По два стражника с винтовками на плече шагали бок о бок с заключенным, двое других шли сзади вплотную к нему, держа его за руку и плечо, словно одновременно подталкивая и поддерживая. Судьи же и все прочие следовали чуть позади. Пройдя десять ярдов, процессия без какой-либо команды или предупреждения вдруг резко остановилась. Произошло нечто ужасающее: одному богу известно, откуда во дворе появилась собака. С громким лаем она галопом подлетела к нам и принялась скакать вокруг, виляя всем телом, обезумев от радости при виде сразу стольких людей. Это была большая собака с длинной густой шерстью, помесь эрдельтерьера и дворняжки. Какое-то мгновение она с восторгом кружила около нас, а затем, прежде чем кто-нибудь успел помешать ей, рванулась к осужденному и, подпрыгнув, попыталась лизнуть ему лицо. Все застыли в оцепенении, настолько потрясенные, что никто даже не попытался схватить животное.

«Да кто же пустил сюда эту чертову скотину? – со злостью проговорил начальник тюрьмы. – Ну поймайте же ее кто-нибудь!»

Выделенный из эскорта стражник неуклюже бросился ловить собаку, но та подпрыгивала и вертелась, подпуская его совсем близко, однако в руки не давалась, видимо, расценив все это как часть игры. Молодой стражник-индус подхватил горсть гравия и попытался отогнать собаку камнями, но опа ловко увернулась и снова бросилась к нам. Радостное тявканье эхом отдавалось в тюремных стенах. Во взгляде осужденного, которого крепко держали двое стражников, читалось прежнее безразличие, словно происходящее было очередной формальностью, неизбежно предшествующей казни. Прошло несколько минут, прежде чем собаку удалось поймать Тогда мы привязали к ошейнику мой носовой платок н снова двинулись в путь, волоча за собой упиравшееся и жалобно скулившее животное.

До виселицы оставалось ярдов сорок. Я смотрел па смуглую обнаженную спину шагавшего впереди меня осужденного. Он шел со связанными руками неуклюжей, но уверенной походкой индусов – не выпрямляя колен. При каждом шаге мышцы идеально точно выполняли свою работу, завиток волос на бритой голове подпрыгивал вверх-вниз, ноги твердо ступали по мокрому гравию. А один раз, несмотря на вцепившихся ему в плечи людей, он шагнул "чуть в сторону, огибая лужу на дороге.

Как ни странно, но до этой минуты я еще до конца по понимал, что значит убить здорового, находящегося в полном сознании человека.

Когда я увидел, как осужденный делает шаг в сторону, чтобы обойти лужу, я словно прозрел, осознав, что человек не имеет никакого права оборвать бьющую ключам жизнь другого человека. Осужденный не находился на смертном одре, жизнь его продолжалась, так же как наши. Работали все органы: в желудке переваривалась пища, обновлялся кожный покров, росли ногти, формировались ткани – исправное функционирование организма теперь уже заведомо бессмысленное. Ногти будут расти и тогда, когда он поднимется на виселицу и когда полетит вниз, отделяемый от смерти лишь десятой долей секунды. Глаза все еще видели и желтоватый гравий, и серые стены, мозг все еще понимал, предвидел, размышлял – даже о лужах. Он и мы вместе составляли единую группу движущихся людей, видящих, слышащих, чувствующих, понимающих один и тот же мир; но через две минуты резкий хруст возвестит, что одного из нас больше нет – станет одним сознанием меньше, одной вселенной меньше.

Виселица располагалась в маленьком, заросшем высокими колючками дворике, отделенном от основного двора тюрьмы. Она представляла собой кирпичное сооружение, напоминающее три стены сарая с дощатым перекрытием сверху, над которым возвышались два столба с перекладиной и болтающейся веревкой. Палач – седой заключенный, одетый в белую тюремную форму, – стоял в ожидании возле своего механизма. Когда мы вошли, он рабски согнулся в знак приветствия. По сигналу Фрэнсиса стражники еще крепче вцепились в узника, то ли подвели, то ли подтолкнули его к виселице и неловко помогли ему взобраться по лестнице. Затем наверх поднялся палач и накинул веревку на шею.

Мы ждали, остановившись ярдах в пяти. Стражники образовали вокруг виселицы нечто, напоминающее круг. Когда па осужденного набросили петлю, он принялся громко взывать к своему Богу. Визгливый, повторяющийся крик: «Рама! Рама! Рама! Рама!», не исполненный ужаса и отчаяния, как молитва или вопль о помощи, но мерный, ритмичный, напоминал удары колокола. В ответ жалобно заскулила собака. Все еще стоявший на помосте палач достал маленький хлопчатобумажный мешочек, похожий на те, что используются для муки, и надел его на голову заключенному. Но приглушенный материей звук все равно повторялся снова и снова: «Рама! Рама! Рама! Рама! Рама!»

Палач спустился вниз и, приготовившись, положил руку на рычаг. Казалось, проходили минуты. Ни на миг не прерываясь, равномерные приглушенные крики осужденного раздавались снова и снова: «Рама! Рама! Рама!» Начальник тюрьмы, склонив голову на грудь, медленно ковырял тростью землю; возможно, он считал крики, отпустив осужденному лишь определенное число их, – может, пятьдесят, может, сто. Лица у всех изменились. Индусы посерели, как плохой кофе, один или два штыка дрожали. Мы смотрели на стоявшего на помосте связанного человека с мешком на голове, слушали его приглушенные крики – каждый крик – еще один миг жизни, и у всех у нас было одно и то же желание: ну убейте же его поскорее, сколько можно тянуть, оборвите этот жуткий звук.

Наконец начальник тюрьмы принял решение. Резко подняв голову, он быстро взмахнул тростью.

«Чало», – выкрикнул он почти яростно.

Раздался лязгающий звук, затем тишина. Осужденный исчез, и только веревка закручивалась как бы сама по себе. Я отпустил собаку, которая тут же галопом помчалась за виселицу, но, добежав, остановилась, как вкопанная, залаяла, а потом отступила в угол двора. И, затаившись между сорняками, испуганно поглядывала на нас. Мы обошли виселицу, чтобы осмотреть тело. Раскачивавшийся на медленно вращающейся веревке осужденный – носки оттянуты вниз – был без сомнения мертв.

Начальник тюрьмы поднял трость и ткнул ею в голое оливковое тело, которое слегка качнулось.

«С ним все в порядке», – констатировал начальник тюрьмы. Пятясь, он вышел из-под виселицы и глубоко вздохнул. Мрачное выражение как-то сразу исчезло с его лица. Он бросил взгляд на наручные часы: «Восемь часов восемь минут. Ну, на утро, слава богу, все».

Стражники отомкнули штыки и зашагали прочь.

Догадываясь, что плохо вела себя, присмиревшая собака незаметно шмыгнула за нами. Мы покинули дворик, где стояла виселица, и, миновав камеры смертников с ожидавшими конца обитателями, вышли в большой центральный двор тюрьмы. Заключенные уже получали завтрак под надзором стражников, вооруженных бамбуковыми палками с железными наконечниками. Узники сидели на корточках длинными рядами с жестяными мисками в руках, а два стражника с ведерками ходили между ними и накладывали рис; эту сцену было так приятно и радостно созерцать после казни. Теперь, когда дело было сделано, мы испытывали невероятное облегчение. Хотелось петь, бежать, смеяться.

Шагавший подле меня молодой метис с многозначительной улыбкой кивнул в ту сторону, откуда мы пришли: «А знаете, сэр, наш общий друг (он имел в виду казненного), узнав, что его апелляцию отклонили, помочился в камере прямо на пол. Со страху. Не угодно ли сигарету, сэр? Разве не восхитителен мой новый серебряный портсигар, сэр!»

Несколько человек смеялись, похоже, сами не зная над чем. Шедший рядом с начальником тюрьмы Фрэнсис без умолку болтал. «Ну вот, сэр, ффсе црошло так, что и придраться не к чему. Раз – и готово! Соффсем не ффсегда так бывает, не-нет, сэр! Помню, бывало и такое, что доктору приходилось лезть под виселицу и дергать повешенного за ноги, чтоб уж наверняка скончался. В высшей степени неприятно!»

«Трепыхался, а? Уж чего хорошего», – сказал начальник тюрьмы.

«Ах, сэр, куда хуже, если они вдруг заупрямятся. Один, помню, когда мы пришли за ним в камеру, ффцепился в прутья решетки. И не поверите, сэр, чтобы его оторвать, потребовалось шесть стражников, по трое тянули за каждую ногу. Мы взывали к его разуму. „Ну, дорогой, – говорили мы, – подумай, сколько боли и неприятностей ты нам доставляешь“. Но он просто не желал? слушать! Да, с ним пришлось повозиться!»

Я вдруг обнаружил, что довольно громко смеюсь. Хохотали все. Даже начальник тюрьмы снисходительно ухмылялся.

«Пойдемте-ка выпьем, – радушно предложил он. – У меня в машине есть бутылочка виски. Нам бы не помешало».

Через большие двустворчатые ворота тюрьмы мы вышли на дорогу. «Тянули его за ноги!» – внезапно воскликнул судья-бирманец и громко хмыкнул. Мы снова расхохотались. В этот миг рассказ Фрэнсиса показался невероятно смешным. И коренные бирманцы, и европейцы – все мы вполне по-дружески вместе выпили. От мертвеца нас отделяла сотня ярдов.

Казнь через повешение

Перевела с английского М. Теракопян

В Бирме был сезон дождей. Промозглым утром из-за высоких стен в тюремный двор косыми лучами падал слабый, напоминавший желтую фольгу свет. Мы стояли в ожидании перед камерами смертников, похожими на клетки сараев, с двумя рядами прутьев вместо передней стенки. Камеры эти размером примерно десять на десять футов были почти пустыми, если не считать дощатой койки и кружки для воды. Кое-где у внутреннего ряда прутьев сидели на корточках, завернувшись в одеяла, безмолвные смуглые люди. Их приговорили к повешению, жить им оставалось неделю или две.

Одного из осужденных уже вывели из камеры. Это был маленький тщедушный индус с бритой головой и неопределенного цвета водянистыми глазами. На лице, как у комического киноактера, топорщились густые усы, до смешного огромные по сравнению с маленьким туловищем. Все обязанности, связанные с его охраной и подготовкой к казни, были возложены на шестерых стражников-индусов. Двое, держа в руках винтовки с примкнутыми штыками, наблюдали, как остальные надевали на осужденного наручники, пропускали через них цепь, затем прикрепляли цепь к своим поясам и туго прикручивали ему руки вдоль бедер. Стражники окружили осужденного плотным кольцом, их руки ни на секунду не выпускали его из осторожных, ласкающих, но крепких объятий, словно ощупывая, в неотступном желании убедиться, что он никуда не исчез. Подобным образом обычно обращаются с еще трепыхающейся рыбиной, норовящей выпрыгнуть обратно в воду. Осужденный вроде и не замечал происходящего: он не оказывал ни малейшего сопротивления, вялые руки покорялись веревке.

Старший надзиратель Фрэнсис, толстый дравид в твидовом костюме и золотых очках, замахал смуглой рукой. «Нет, сэр, нет, – поспешно проговорил он, – у нас ффсе ффполне готово. Палач шшдет. Можем идти».

«Тогда давайте поскорее. Пока мы не покончим с этим делом, заключенные не получат завтрака».

Мы направились к виселице. Слева и справа от заключенного шагало по два стражника с винтовками на плечо, еще двое шли сзади него, вплотную, одновременно поддерживая и подталкивая его в спину. Судьи и все прочие следовали чуть поодаль. Пройдя десять ярдов, процессия, без всякой команды или предупреждения, вдруг резко остановилась. Произошло нечто ужасающее: одному Богу известно, откуда во дворе появилась собака. С громким лаем она подлетела к нам и принялась скакать вокруг, виляя всем телом, обезумев от радости при виде большого количества людей. Это был крупный пес с длинной густой шерстью, помесь эрдель-терьера и дворняги. Какое-то мгновение он в восторге кружил около нас, а потом, прежде чем кто-нибудь успел помешать, рванулся к осужденному и, подпрыгнув, попытался лизнуть ему лицо. Все застыли в оцепенении, настолько потрясенные, что никто даже не пытался удержать животное. «Кто пустил сюда эту чертову скотину? – со злостью выкрикнул начальник тюрьмы. – Поймайте же ее!»

Выделенный из эскорта стражник неуклюже бросился ловить пса; пес же подпрыгивал и вертелся, подпуская его совсем близко, однако в руки не давался, расценив, видимо, все это как часть игры. Молодой стражник-индус подхватил горсть гравия и хотел отогнать пса камнями, но он ловко увернулся и снова бросился к нам. Радостное тявканье эхом отдавалось в тюремных стенах. Во взгляде осужденного, которого крепко держали двое стражников, читалось прежнее безразличие: будто происходящее было очередной формальностью, неизбежно предшествующей казни. Прошло несколько минут, прежде чем собаку удалось изловить. Тогда мы привязали к ошейнику мой носовой платок и снова двинулись в путь, волоча за собой упиравшееся и жалобно скулившее животное.

До виселицы оставалось ярдов сорок. Я смотрел на смуглую обнаженную спину шагавшего впереди меня осужденного. Он шел со связанными руками, на вид неуклюжей, но уверенной походкой индусов – не выпрямляя колен. При каждом шаге мышцы идеально точно выполняли свою работу, завиток волос на голове подпрыгивал вверх-вниз, ноги твердо ступали по мокрому гравию. Один раз, несмотря на державших его за плечи людей, он шагнул чуть в сторону, огибая лужу на дороге.

Как ни странно, но до этой минуты я до конца не понимал, что значит убить здорового, находящегося в полном сознании человека.

Когда я увидел, как осужденный делает шаг в сторону, чтобы обойти лужу, я словно прозрел – я осознал, что человек не имеет никакого права обрывать бьющую ключом жизнь другого человека. Осужденный не находился на смертном одре, жизнь его продолжалась, так же как наши. Работали все органы: в желудке переваривалась пища, обновлялся кожный покров, росли ногти, формировались ткани – исправное функционирование организма, теперь уже заведомо бессмысленное. Ногти будут расти и тогда, когда он поднимется на виселицу, и когда рухнет вниз, отделяемый от смерти лишь десятой долей секунды. Глаза все еще смотрели и на желтоватый гравий, и на серые стены, мозг все еще понимал, предвидел, размышлял, даже о лужах. Он и мы вместе составляли единую группу движущихся людей, видящих, слышащих, чувствующих, понимающих один и тот же мир. Но через две минуты резкий хруст возвестит о том, что одного из нас больше нет – станет одним сознанием, одной вселенной меньше.

Виселица находилась в маленьком, заросшем высокими колючками дворике, отделенном от основного двора тюрьмы. Это было кирпичное сооружение наподобие сарая с тремя стенами, с дощатым помостом, над которым возвышались столбы с перекладиной и болтающейся на ней веревкой. Возле механизма стоял палач – седой заключенный, одетый в белую тюремную форму. Когда мы вошли, он рабски согнулся в знак приветствия. По сигналу Фрэнсиса стражники, еще крепче ухватив узника, то ли подвели, то ли подтолкнули его к виселице и неловко помогли ему взобраться по лестнице. Потом наверх поднялся палач и накинул веревку на его шею.

Мы ждали, остановившись ярдах в пяти. Стражники образовали вокруг виселицы нечто вроде круга. Когда на осужденного набросили петлю, он принялся громко взывать к своему Богу. Визгливо-высокий повторяющийся крик: «Рама! Рама! Рама!», не исполненный, как молитва или вопль о помощи, ни отчаяния, ни ужаса, но мерный, ритмичный, напоминал удары колокола. В ответ жалобно заскулила собака. Стоявший на помосте палач достал маленький хлопчатобумажный мешочек – такие используют для муки – и надел его на голову осужденному. Но приглушенный материей звук все равно был слышен: «Рама! Рама! Рама! Рама! Рама!» Палач спустился вниз и, приготовившись, положил руку на рычаг. Казалось, проходили минуты. Снова и снова, ни на миг не прерываясь, раздавались равномерные крики: «Рама! Рама! Рама!» Начальник тюрьмы, глядя вниз, медленно водил тростью по земле; возможно, он подсчитывал крики, отпустив осужденному лишь определенное число их – может, пятьдесят, может, сто. Лица у всех изменились. Индусы посерели, как плохой кофе; один или два штыка дрожали. Мы смотрели на стоявшего на помосте связанного человека с мешком на голове, слушали его глухие крики: каждый крик – еще один миг жизни. И все мы чувствовали одно и то же: убейте же его, убейте скорее, сколько можно тянуть, оборвите этот жуткий звук…

Наконец начальник тюрьмы принял решение. Резко подняв голову, он взмахнул тростью. «Чало», – выкрикнул он почти яростно. Раздался лязгающий звук, затем наступила тишина. Осужденный исчез, и только веревка закручивалась будто сама по себе. Я отпустил пса, и он тут же галопом помчался за виселицу, но, добежав, остановился как вкопанный, залаял, а потом отступил в угол двора. И, затаившись между сорняками, испуганно поглядывал на нас. Мы обошли виселицу, чтобы осмотреть тело. Висевший на медленно вращавшейся веревке осужденный носки оттянуты вниз – был, без сомнения, мертв.

Начальник тюрьмы поднял трость и ткнул ею в голое оливковое тело, которое слегка качнулось. «С ним все в порядке», – констатировал начальник тюрьмы. Пятясь, он вышел из-под виселицы и глубоко вздохнул. Мрачное выражение как-то сразу исчезло с его лица. Он бросил взгляд на наручные часы: «Восемь часов восемь минут. На утро, слава Богу, все». Стражники отомкнули штыки и зашагали прочь.

Догадываясь, что вел себя плохо, присмиревший пес незаметно шмыгнул за ними. Мы покинули дворик, где стояла виселица, и, миновав камеры смертников с ожидавшими конца обитателями, вышли в большой центральный двор тюрьмы. Заключенные уже получали завтрак под надзором стражников, вооруженных бамбуковыми палками с железными наконечниками. Узники сидели на корточках, длинными рядами, с жестяными мисками в руках, а два стражника с ведерками ходили между ними и накладывали рис; созерцать эту сцену после казни было приятно и радостно. Теперь, когда дело было сделано, мы испытывали невероятное облегчение. Хотелось петь, бежать, смеяться. Все разом вдруг оживленно заговорили.

Шагавший подле меня молодой метис с многозначительной улыбкой кивнул в ту сторону, откуда мы пришли: «Знаете, сэр, наш общий друг (он имел в виду казненного), узнав, что его апелляцию отклонили, помочился в камере прямо на пол. Со страху. Не хотите ли сигарету, сэр? Мой новый серебряный портсигар, сэр! Недурен, не правда ли? Выложил две рупии и восемь анн. Отличная вещица, в европейском стиле».

Несколько человек смеялись, похоже, сами не зная над чем. Шедший рядом с начальником тюрьмы Фрэнсис без умолку болтал, «Ну, сэр, ффсе прошло так, что и придраться не к чему. Раз – и готово! Соффсем не ффсегда так бывает, нет-нет, сэр! Помню, доктору приходилось лезть под виселицу и дергать повешенного за ноги, чтоб уж наверняка было. Фф высшей степени неприятно!»

«Трепыхался… Уж чего хорошего», – сказал начальник тюрьмы. «Нет, сэр, куда хуже, если они вдруг заупрямятся. Помню, пришли мы за одним в камеру, а он ффцепился фф прутья решетки. Не поверите, сэр: чтобы его оторвать, потребовалось шесть стражников, по трое тянули за каждую ногу. Мы взывали к его разуму. «Дорогой, – говорили мы, подумай, сколько боли и неприятностей ты нам доставляешь». Но он просто не желал слушать! Да, с ним пришлось повозиться!»

Я вдруг понял, что довольно громко смеюсь. Хохотали все. Даже начальник тюрьмы снисходительно ухмылялся. «Пойдемте-ка выпьем, – радушно предложил он. – У меня в машине есть бутылочка виски. Не помешает».

Через большие двустворчатые ворота тюрьмы мы вышли на дорогу.

«Тянули за ноги!» – внезапно воскликнул судья-бирманец и громко хмыкнул. Мы снова расхохотались. В этот миг рассказ Фрэнсиса показался невероятно смешным. И коренные бирманцы, и европейцы – все мы вполне по-дружески вместе выпили. От мертвеца нас отделяла сотня ярдов.

Из книги Антикопирайт автора Вербицкий Миша

ПРЕДИСЛОВИЕ Казнь воровства Концепция «автора» появилась вместе с наступлением «буржуазной антропологии». Вместо человека как маски (персоны) появился человек–индивидуум, человек–атом. До этого, меняя имя, человек менял себя. А еще чаще он выступал как проявление

Из книги Древо тем автора Гуревич Георгий Иосифович

ДЕВЯТАЯ КАЗНЬ 1. ТЕМА Я долго не мог понять, почему «летающие тарелки» вызывают такой ажиотаж («Ажажиотаж», – язвили остроумцы).Конечно, любопытно, каковы они – братья по разуму, поучительно сравнить их историю и нашу, их мораль и нашу. Но право же, как мне казалось, есть у

Из книги `Мастер и Маргарита`: роман М.Булгакова и экранизация В.Бортко автора СССР Внутренний Предиктор

Из книги Страницы моей жизни автора Саган Франсуаза

«Через месяц, через год» Чтобы объяснить дальнейшие события, я вынуждена обратиться к моей личной жизни, хотя, как правило, я этого тщательно избегаю. Однако некоторые книги требуют пояснений, в частности «Через месяц, через год», третий по счету роман в нескончаемом

Из книги Газета День Литературы # 125 (2007 1) автора День Литературы Газета

НА КАЗНЬ САДДАМА Сергей ШАРГУНОВ НА КАЗНЬ С. Он идёт в темно-синем больном пальто по предсмертным людским следам, чтобы имя свое позабыть потом. Я кричу ему: Вас зовут Саддам! А он смотрит на меня, глуховат, и усмехается,

Из книги Взлёт и падение СвЕнцового дирижабля автора Кормильцев Илья Валерьевич

Из книги Послесловие к мятежу автора Савельев Андрей Николаевич

Вторая казнь Проведенное властями современной России захоронение “екатеринбургских останков” - это продолжение того преступления, которое состоялось в доме купца Ипатьева. Выстрелы в последнего российского Императора отозвались в ельцинской России.Прежде всего,

Из книги Солженицын и действительность автора Панин Дмитрий Михайлович

20. «Верните нам казнь, Иосиф Виссарионович!» Солженицын рассказывает в «Круге первом», как министр коммунистического гестапо Абакумов просит Сталина вернуть смертную казнь. С такой просьбой можно обратиться к «вождям», хотя, если им покажется необходимым, они и без

Из книги Литературная Газета 6330 (№ 26 2011) автора Литературная Газета

Через горы, через расстоянья Совместный проект "ЛАД" Через горы, через расстоянья ПОДМОСТКИ Россия и Беларусь – основа культурного пространства славянских народов В первой декаде июня в Драматическом театре на Перовской (Москва) состоялся IХ Международный фестиваль

Из книги Письма президентам автора Минкин Александр Викторович

Показательная казнь 20 января 2009Убит адвокат Маркелов. Он на процессе по делу полковника Буданова представлял интересы Кунгаевых, чью дочь Буданов похитил и задушил. Адвокат застрелен на улице после пресс-конференции. Тяжело ранена журналистка «Новой газеты». Случайно?

Из книги Евангелие Михаила Булгакова автора Мирер Александр Исаакович

10. Казнь Евангелия излагают разные варианты исполнения смертного приговора. В двух первых книгах палачами объявлены римляне, в двух вторых - иудеяне. Передача палаческих функций при казни через распятие маловероятна, так как распятие было специфически римским видом

Из книги Газета Завтра 947 (4 2013) автора Завтра Газета

Из книги Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы автора Галан Ярослав Александрович

КАЗНЬ IКогда его ввели в зал суда, там еще никого не было. За окнами уже третий день бесновалась метель, и сквозь облепленные снегом стекла в зал заползали сумерки. Он сидел между двумя хмурыми конвоирами и робко покашливал хриплым, глубоким кашлем. Ему было неловко

Из книги Давай, до свиданья! Как спастись от мигрантов автора Челноков Алексей Сергеевич

Санкция на казнь Лондон, сентябрь 2010-го. На северном берегу Темзы, к западу от Лондонского Сити, в небольшой квартирке Вестминстера шейх Абу Басыр ат-Тартуси обдумывал фетву для братьев с далекого Кавказа. В окне был виден золотой купол Центральной мечети, муэдзин созывал

Из книги Париж от Цезаря до Людовика Святого. Истоки и берега автора Дрюон Морис

Казнь Брунгильды Стало быть, франкские короли завладели всей Западной Европой, кроме Италии и Иберии. Граница их государства тянулась от современного Лейпцига до современной Ниццы, пересекала Баварию, огибала озеро Констанция и шла вдоль Сен-Готарда.Кончина

Из книги Христос родился в Крыму. Там же умерла Богородица. [Святой Грааль – это Колыбель Иисуса, долго хранившаяся в Крыму. Король Артур – это отражение Христ автора Носовский Глеб Владимирович

2. Коммод правил, действуя через временщиков, а особенно через могущественного Клеандра «Античные классики» говорят, что, начиная с некоторого момента, Коммод стал править не самостоятельно, а передал бразды правления сначала временщику Переннию, а потом временщику

Гао Чжишен, китайский адвокат-правозащитник, вошедший в число трёх основных кандидатов на получение Нобелевской премии мира 2008, описал жестокие пытки, которым его подвергали в полицейских застенках в 2007 г. в своём письме, опубликованном 9 февраля организациями China Aid Association and Human Rights in China. Темная ночь, темный капюшон и похищение темной мафией.

Об этом моем рассказе когда-нибудь узнают. Он разоблачает истинное лицо сегодняшнего Китая. Он раскрывает истинное лицо и особенности «правящей партии» Китая. Безусловно, этот рассказ неизбежно поставит в неловкое положение и вызовет неприятные чувства у международных «хороших друзей» и «надежных партнеров» КПК в мире. Если, конечно, у этих «хороших друзей» и «надежных партнеров» еще осталась в сердцах человеческая совесть и мораль.Сегодня благосостояние КПК позволило приобрести ей не только большое число «хороших друзей» и «надежных партнеров», но также заставило громко звучать извращенные лозунги такие как «Китай - это страна, в которой правит закон». Оба этих фактора несут катастрофу для прогресса и развития прав человека в Китае.Около 8 часов вечера 21 сентября 2007 года власти устно известили меня, что я должен пройти беседу для преобразования. (Преобразование - это официальное название «промывания мозгов» инакомыслящим в Китае. Прим. ред.). Позднее я заметил, что тайная полиция, которая ранее неотступно следовала за мной, теперь сохраняла дистанцию. Я шел по улице и после того, как я свернул за угол, около шести или семи незнакомцев подошли ко мне. Внезапно я ощутил сильный удар по шее сзади и упал лицом на землю. Кто-то схватил меня за волосы и надел на мою голову черный капюшон.

Меня затолкали в фургон. Хотя я не мог видеть, мне казалось, что в пространстве посередине было две скамейки. Меня положили на пол в пространстве посередине. Моя голова лежала прижатая чьим-то ботинком на правой щеке. Много рук начали меня одновременно обыскивать. Брючный ремень был снят, и им мне связали руки за спиной. По меньшей мере, четверо наступили на меня, прижимая к полу.

Примерно через 40 минут меня выволокли из машины. Брюки сползли до колен и меня затащили в комнату. До этого момента никто не произнес ни слова. Капюшон сняли с моей головы и присутствующие стали обрушивать на меня нецензурные ругательства и избивать меня. «**, сегодня пришел день твоей смерти. Ребята, преподайте ему сегодня суровый урок. Бейте до смерти».

Я не мог ничего слышать кроме звуков ударов и моего судорожного дыхания. Меня были так сильно, что всё тело начало бесконтрольно трясти. «Не надо притворяться!» - заорал парень, которого, как я позднее узнал, звали Ван. Затем очень сильный и высокий мужчина (1,9 м) схватил меня за волосы и поднял с пола. После этого Ван начал жестоко бить меня по лицу: «**, ты не достоин носить черную одежду. Ты что мафиозный главарь? Снимите с него всю одежду».

Они стащили всю одежду, и я остался полностью раздетым. Ван закричал снова, кто-то ударил меня сзади по ногам и я упал на пол. Здоровяк продолжал тянуть за волосы, вынуждая меня поднять голову, чтобы видеть Вана. В этот момент я увидел, что в комнате было пять человек. Четверо из них держали электрические дубинки, один из них держал мой ремень. «Итак, слушай, Гао, единственное чего мы хотим - это сделать твою жизнь, хуже смерти. Скажу тебе правду, твое дело не только между нами и правительством. Посмотри на пол! На нем нет ни капли воды. Через некоторое время вода будет тебе по щиколотку, и ты узнаешь, откуда эта вода».

Когда Ван говорил это, по моему лицу и верхней части туловища были нанесены удары электрическими дубинками. Затем Ван сказал: «Давайте, ребята, преподадим ему второй урок!» Вслед за этим электрошокеры оказались на моем теле. И все мое тело, мое сердце, легкие и мускулы начались трястись в судорогах. Я корчился на полу от боли, пытаясь отползти. Затем Ван ударил по моим гениталиям. На мои мольбы остановиться они ответили лишь смехом и только усилили пытки.

Затем Ван с криками нанес втрое больше ударов электрической дубинкой по моим гениталиям. После нескольких часов пыток, у меня не осталось сил даже на то, чтобы умолять, не говоря уже о том, чтобы пытаться вырваться. Но я по-прежнему оставался в сознании. Я ощущал, что мое тело сильно дергалось при прикосновении дубинки. Я отчетливо ощущал брызги какой-то воды на моих руках и ногах, когда я дергался. Потом я понял, что это был мой пот. И я понял, что Ван подразумевал под водой.

Похоже, что пытавшие устали сами. Трое из них покинули комнату. «Мы придем позже, чтобы преподать тебе следующий урок», - сказал Ван. Двое остались в комнате, поставили в середине комнаты стул, втащили и посадили меня на него. У одного из них вор рту было пять сигарет. Один мужчина стоял позади меня, а человек с сигаретами - передо мной. Человек сзади схватил меня за волосы и наклонил мою голову вниз. Второй направлял дымящиеся сигареты на меня, чтобы наполнить мои ноздри и глаза дымом. Они проделывали это непрерывно. Через некоторое время я не мог ощущать ничего, кроме слез, капающих на мои ноги. Это продолжалось около двух часов.

Затем другие заменили предыдущих двух. Мои глаза ничего не видели, потому что они распухли и закрылись. Они заговорили: «Гао, ты по-прежнему можешь слышать? Скажу тебе правду, эти ребята эксперты по раскалыванию членов мафии. Это серьезные ребята. Они были отобраны властями для этой цели. Ты слышишь, кто я? Мое имя Цзян. Я следил за тобой в Сяцзяне после того, как тебя выпустили в прошлом году». «Ты тот самый человек из г. Пэнлай в Шаньдуне?» - спросил я.

«Да, твоя память по-прежнему крепка. Я сказал тебе, что рано или поздно ты вернешься. Когда я увидел, как ты ведешь себя в Сяцзяне, я знал, что ты вернешься. Ты смотрел свысока даже на нашу полицию. Разве мы не должны преподать тебе хороший урок? Ты написал то письмо американскому конгрессмену. Посмотри на себя, предатель. Что тебе мог дать твой американский лорд? Американский Конгресс ничего не значит. Здесь Китай, и здесь территория компартии. Забрать твою жизнь проще, чем наступить на муравья. Если ты осмелишься продолжать писать свои дурацкие статьи, правительству придется проявить свое отношение. Сегодня вечером ты видишь, каково это отношение?» - Цзян говорил не торопясь.

Я спросил: «Как вы осмеливаетесь избивать гражданина Китая и использовать мафиозные методы в отношении китайских налогоплательщиков?»

«Ты объект для избиения, и в своем сердце тебе это отлично известно. Налогоплательщик ничего не значит в Китае. Не надо использовать этот термин».

Когда он говорил это, кто-то еще вошел в комнату. Я узнал голос Вана: «Не надо разговаривать с ним словами. Дай ему реальную вещь. Мы приготовили для тебя 12 уроков. Вчера вечером мы закончили всего лишь три. Твоему главному начальнику не нравится говорить, поэтому далее тебе придется наблюдать за тем, как ты будешь есть свое собственное д***** и пить свою мочу. Дубинка прикоснется к твоим половым органам. Разве ты не говорил о пытках со стороны компартии? Поэтому сейчас мы преподадим тебе понятный урок. Да, ты прав, мы пытаем последователей Фалуньгун. Все правильно. Эти 12 уроков, которые мы намерены тебе преподать, были опробованы на Фалуньгун. Я не боюсь, что ты продолжишь писать. Мы можем пытать тебя до смерти, и твое тело даже не будет найдено. Ты вонючий пришелец (в смысле, родом не из Пекина)! Чем ты себя возомнил, находясь здесь?»

В следующие часы пыток я несколько раз падал в обморок из-за отсутствия воды, пищи и сильного потовыделения. Я лежал раздетым на холодном полу. Несколько раз я чувствовал, что кто-то приходил, открывал мои глаза и светил фонариком, чтобы проверить, жив ли я еще. Когда я пришел в себя, то ощутил сильный запах мочи. Мое лицо, нос и волосы были заполнены этим запахом. Очевидно, что кто-то, не знаю, кто и когда, помочился на мое лицо и голову.

Пытки продолжались до полудня третьего дня. Я не знаю, где я взял силы вытерпеть. Каким-то образом мне удалось вырваться из их хватки, и я начал биться головой о стол. Я кричал имена моих двух детей (Тяньюй и Гэгэ) и пытался убить себя. Но моя попытка оказалась не удачной и я благодарю Всемогущего Бога за это. Это Он меня спас. Я действительно ощутил, что Бог вывел меня из этого состояния и подарил мне жизнь. Мои глаза кровоточили, вероятно, из-за моих ударов головой. Я упал на землю. Внезапно трое человек, сели на мое тело. Один из них был на моем лице. Они смеялись. Они сказали, что я хотел использовать свою смерть, чтобы напугать их. Они сказали, что видели это много раз. Затем они продолжили меня пытать до ночи. Я больше ничего не мог видеть. Но я по-прежнему мог слышать голоса моих мучителей. После ужина они собрались снова.

Один из них подошел и схватил меня за волосы: «Гао, ты голоден? Скажи нам правду».

Я сказал: «Да, я очень голоден».

«Ты хочешь есть? Говори правду!»

Я ответил: «Я хочу есть». В ответ по моему лицу было нанесено с десяток или больше ударов, и я снова упал на пол. Ботинок придавил мою грудь, и в мой подбородок был нанесен удар электрической дубинкой. Я кричал. Затем дубинка была помещена в мой рот.

«Давай, посмотрим, чем твой рот отличается от других. Ты хочешь есть? Ты сказал, что ты хочешь есть? Ты этого заслуживаешь?» Дубинка была в моем рту, но она не была задействована. Я не знал, что они собирались делать.

Ван сказал: «Гао, ты знаешь, почему мы не хотим калечить твой рот? Сегодня твои ребята хотят послушать, как ты будешь говорить всю ночь. Мы хотим, чтобы ты рассказал, какой ты бабник. Тебе не позволено говорить, что ты таковым не являешься. Тебе также не позволено говорить, что было всего несколько женщин. Не забудь ни одной детали. Ты не должен упускать ни одной детали. Наши ребята любят такое. Мы достаточно поспали и поели, пришло твое время говорить».

«Почему он не говорит? Бейте его, ребята!» - прокричал Ван. Меня начали избивать тремя электрическими дубинками. Я корчился, пытаясь увернуться, будучи по-прежнему раздетым. После более чем 10 минут меня снова начало трясти в судорогах.

Я умолял их: «У меня не было никаких интрижек. Это не то, что я не хочу об этом рассказывать». Я услышал, что мой голос дрожит.

«Ты дурак? Давайте опробуем дубинки на половых органах и посмотрим, заговоришь ли ты».

Два человека вытянули мои руки и придавили их к полу. Они использовали электрические дубинки для нанесения разрядов в мои гениталии. Я не могу подобрать слов, чтобы описать беспомощность, боль и отчаяние, которое я тогда почувствовал. На подобной стадии слова и эмоции не способны выразить. В конце концов, я сочинил истории, рассказав о романах, которые у меня были с четырьмя женщинами. После повторения пытки я должен был описать, как у меня был секс с каждой из этих женщин. Это продолжалось до рассвета следующего дня.

К этому моменту я был замучен настолько, что подписал описание рассказов о моих романах. «Если мы отправим это, то в течение полугода, ты превратишься в вонючее собачье д*****», - громко сказал Ван. (После того, как я был выпущен, я узнал, что на следующей день после пытки следователь по имени Сунь Хо рассказал моей жене «правду», которую они узнали, о моих романах. Моя жена ответила им, что это не их дело; она сказала: «Я все равно верю Гао»).

В течение многодневных пыток я часто терял сознание и не мог определить ход времени. Я не знаю, сколько времени прошло. Группа этих людей готовилась пытать меня снова. Однако вошел другой человек и сделал им выговор. Я мог слышать, что это был заместитель директора пекинского бюро общественной безопасности. Я ранее видел его несколько раз. Я думаю, что он был хорошим человеком. Но я не мог посмотреть на него, потому что мои глаза были по-прежнему опухшими. Все мое тело было искалечено до неузнаваемости. Казалось, он был рассержен из-за моего состояния. Он нашел доктора для меня. Он сказал, что был удивлен и потрясен. Он сказал: «Эта пытка не представляет коммунистическую партию».

Я спросил у него: «Кто приказал сделать все это?»

Он не ответил. Я попросил, чтобы меня отправили домой или хотя бы обратно в тюрьму. Он приказал купить одежды для меня, дал мне одеяло и еду. Он сказал, что сделает все возможное, чтобы я смог отправиться в тюрьму или домой.

После того, как он ушел, Ван начал кричать на меня: «Гао, ты уже мечтаешь о том, чтобы отправиться в тюрьму? Нет, это было бы слишком легко. У тебя нет никаких шансов на это, пока КПК (компартия Китая) у власти. Даже и не думай об этом!»

В эту же ночь меня перевезли в другое место, но я не знаю куда, поскольку на мою голову снова был надет черный капюшон. Меня пытали там, в течение еще 10 дней. Затем мне снова надели капюшон, и я оказался в фургоне. Моя голова была зажата между моих ног, и я должен был оставаться в таком положении больше часа. Это мучение было сильнее, чем я мог выносить, и я хотел умереть.

Через час в другом месте капюшон был снят. Четверых из пяти моих бывших мучителей там не было. Но я увидел ту же группу тайной полиции, которая прежде следила за мной.

С этого момента физические пытки прекратились, но эмоциональные продолжались. Мне сказали, что начался 17-ый съезд компартии, и я должен ждать решения высших властей по моему делу.

За это время несколько чиновников посетили мою камеру. Их отношение было мягче, мне также позволили вымыть лицо и почистить зубы. Некоторые чиновники предлагали мне использовать мой литературные способности для очернения Фалуньгун, и за это я смогу получить все, что захочу.

Я ответил, что это не проблема техники написания статей, а этики. «Ну, тогда, - предложили они, - если это слишком трудно, тогда пиши статьи с похвалой в адрес правительства, и тогда ты сможешь иметь все, что захочешь». В конце они предложили: «Если ты будешь писать, то, что мы скажем, что с тобой обращались хорошо после тюрьмы, и что ты был одурачен Фалуньгун и Ху Цзя, дела пойдут хорошо. Иначе, как могут закончиться твои страдания? Подумай о своей жене и детях».

В обмен я написал статью, в которой говорилось, что правительство хорошо обращалось с моей семьей. Я написал открытое письмо в американский Конгресс и объяснил, что я был введен в заблуждение Фалуньгун и Ху Цзя.

Прежде чем отправить меня домой, меня перевезли в г. Сиань. Мне дали позвонить Гэн Хэ (моей жене). Во время праздника середины осени власти сказали, чтобы я позвонил своей жене и успокоил ее, потому что она протестовала и пыталась покончить с собой в результате обращения властей с нашей семьей. Содержание разговора было полностью составлено властями (позднее я узнал о том, что ответ моей жены также был составлен ими). Я по-прежнему не мог открыть один глаз, а поскольку разговор снимался, мне сказали, чтобы я объяснил, что это из-за раны, которую я сам себе нанес.

В середине ноября 2007 г., когда я вернулся домой, я узнал, что мой дом был снова тщательно обыскан без какого-либо документа или ордера на обыск. Во время этих более 50 дней пыток у меня было много странных ощущений. Например, иногда я слышал слово «смерть», а иногда «жизнь».

На 12-13-й день моего похищения, когда я смог частично открыть свои глаза, я увидел, что мое тело находилось в ужасающем состоянии. Ни единого квадратного сантиметра моей кожи не было в нормальном состоянии. Все тело было в синяках и повреждениях.

Каждый раз в течение этих 50 дней пыток, процесс «принятия пищи» был необычным. Когда я был на грани истощения, они показывали мне кусочек приготовленного на пару хлеба и предлагали его мне. Для того чтобы получить немного хлеба надо было спеть одну из трех знаменитых революционных песен компартии. Моим глубочайшим желанием было жить до тех пор, пока есть возможность. Моя смерть была бы мучительной для моей жены и детей, но в то же время я не хотел загрязнять мою душу. Однако в этой среде человеческое достоинство лишено силы. Если ты не будешь петь эти песни, ты будешь продолжать голодать, и они будут продолжать пытать тебя, поэтому я пел.

Однако когда они использовали ту же тактику для того, чтобы вынудить меня написать статьи с клеветой на Фалуньгун, я не сделал этого. Но я пошел на компромисс, написав заявление, в котором говорилось, что правительство не похищало и не пытало меня, и они хорошо обращались с моей семьей. Я подписал этот документ.

За эти более 50 дней пыток было совершено гораздо больше ужасающих дел, чем я рассказал здесь. Эти злодеяния не имеют прецедентов. Но они дают возможность ясно увидеть, насколько далеко готовы пойти лидеры КПК в совершении своих злобных преступлений против человечности, стремясь защитить свое единовластие! Это настолько грязные и отвратительные злодеяния, что я даже не хочу упоминать об этом здесь, и, возможно, никогда не расскажу об этом в будущем.

Ой!
Мы развернулись на это "Ой!". Ася уже рассматривала свою ногу. В правой руке у неё был чайник с кипятком. Левой она держалась за открытую дверь летней кухни.

Мы сидели в метрах четырех от неё у стены дома за большим летним столом. Вера Краснова, самая глазастая в нашем классе (с последней парты она узревала, какую оценку учитель выводил в журнале), закричала:
- Да ей же ногу проткнуло твоим гвоздем, Мишка!
Я подскочил к Асе в два прыжка и нагнулся. Гвоздь солидно продырявил носок тапочка, но крови на ржавом остряке не было.
Потом уж, когда Ася освободила ногу от неожиданного капкана в виде перевернутой доски, выяснилось, что гвоздь прошел между большим и вторым пальцами. Но одноклассница напустилась на меня:
- Чего ты разбросал деревяшки с гвоздями по двору? А если бы проткнуло? До ближайшей больницы не доберешься из твоих степей!
- Ладно тебе, не кричи - не жена, - сказал я. - Вон Ленка сидит и молчит.
Ленка смотрела на закат.
- Вот и повезло, что не жена, - не остыла еще Ася, - ни пылинки не было бы на дворе. Эх, как был безалаберным, так и остался.
Все засмеялись, так говорила наша классная.

40 лет прошло после выпускного. И вот, под старость, решили у меня собраться. Да приехало мало, восемь человек. Все пенсионеры.
- Что удивительно, - сказала Вера, - ведь если бы ногу проткнуло, вряд ли мы услышали от Аси её "Ой!". Она бы молча выдернула ногу, залила водкой, да где-нибудь в уголочке платочком перевязала. Правда, Ась?
- Не заплакала бы, - отозвалась Ася. Она сбросила тапочки и пошла к нам босиком, статная и красивая, словно кинозвезда, которую не тронуло время.
Не скрою, в школе мальчишки за ней ходили табунами. Она отшивала всех, как и меня: "Ты что, Антонов, с глупостями пристаешь!" Это когда я, провожая ее со школы, в пустом переулке попытался обнять и поцеловать. Но вчера на вокзале, встречая Асю, я поцеловал ее в губы, прижав к себе и почувствовав упругую грудь. Витек, Толик и Вовка, увязавшиеся со мной в машину на встречу, тоже проделали это. И все были немного смущены, хотя рассаживались в мои Жигули со счастливыми улыбками.
По дороге домой я часто поглядывал на оголившиеся колени ладных стройных ног одноклассницы. "На дорогу смотри, Мишка, - засмеялась Ася, - врежешься в столб!" "А мы Ленке намекнем на измену... - поддержал Витька Строганов". Но женщина лишь слегка поправила юбку.
...Ася донесла чайник. Женя Васина и Гульнара Тураева стали наливать в свои чашки кипяток, а Ленка и Вера подняли рюмки с водкой, поддержав очередной тост.
Несмотря на вечер стояла удивительная теплынь. Мужчины были в майках, а женщины в легких халатах. Моя Ленка не скрывала значительный верх большой груди, да и не стремилась к этому. А Гуля сидела худющая и плоская.
Разговор между тостами и чаепитием шел об отсутствующих - что, да как сложилась их судьба. Был тост за тех, кто не дожил. Многих уже перечислили.
- Вспомнила, - хлопнула себя по лбу Вера, - Ольга Калинкина умерла в прошлом году. У нее был рак, кажется, по-женски.
- Получается, уже шестеро наших на том свете, - раздумчиво протянул Витек.
- Помянем и её, - предложил Толик. - Как вы, чаёвницы?
- Можно, - сказала Ася.
Она и девчонки пригубили.
- Вот Аська, какая ты! - воскликнула Вера. - Она же над тобой издевалась! Помнишь?
Ася пожала плечами.
- Не помнишь? - удивилась Вера. - Я помню, а она нет! - И к нам, - вы знаете, как Аську пытали?
Мы переглянулись, пожимая плечами.
- А было так, - начала рассказывать Вера, не обращая внимания на протестующие Асины взмахи руками. - В седьмом, нет, в восьмом классе, когда нас слили с бешниками, пришла Ольга. Она была еще та "оторви голову"...
Неожиданно для себя перед моими глазами всплыла картина того дня. Да и как не вспомнить тот случай, когда у классной доски после уроков несколько девчонок окружили Асю.
Почти все разошлись по домам и своим делам, и Ася уже проходила со своим ранцем за спиной мимо учительского стола. Но её остановили и некоторое время в классе стоял какой-то шум, на который я, переписывая с учебника Веры задание, не обратил внимание. Вера с туго стянутыми волосами в две косички, терпеливо, ждала меня со своей парты, что была передо мной.
- Не буду, - услышали мы голос Аси.
Я поднял голову.
- Скажешь!
- Не дождетесь.
В голосе Аси прозвучал металл.
- Калинкина, что вы там заставляете делать Асю? - оторвала от меня взгляд Вера.
- Не твое дело Краснуха! - отрезала Ольга. И обратилась к двум своим подружкам, которые пришли вместе с ней из класса "Б", - берите эту противную за руки и ставьте на колени.
Коськина и Щеглова быстро завернули по руке Аси, и та уже оказалась на коленях.
Сама Калинкина взяла мел и нарисовала на доске большой мужской член.
- Что это?
- Дура! - крикнула Ася. - Отстаньте!
- Скажи что это, - уже разъярилась Калинкина.
Ася отвернулась, пытаясь встать.
Но ее мучители держали крепко. Я вскочил и кинулся к группе девчонок:
- Вы чё, с ума сошли? Отпустите Аську!
- Герой, - вышла мне наперерез Калинкина и широко расставила ноги. Она была выше меня и готовилась встретить меня боем.
- Отпусти ее, - сказал я и поднял руку. У меня уже была указка, что я взял с учительского стола.
Мой решительный вид немного охладил Ольгу. Она повернулась и приказала отпустить Асю, а в мой адрес бросила:
- Покажи Аське свой в натуре.
Подбежавшая Вера помогла Асе встать, а девчонки рассосались.
- Ну, ты молодец, держалась, - восхищалась Вера. - А что они хотели?
- Чтобы я заругалась! Матом...
- Вот гады. Мне говорили про Калинкину, но что бы так, - ответила Вера, - а ты что, ни одного ругательства не знаешь?
- Знаю. Слышала. Но никогда в жизни не заругаюсь!
- Правда? - Ну ты и...
Вера стала подбирать слова.
- Стойкая.
Та же Ася не стала жаловаться на Калинкину и её подруг. И нам приказала держать рты на замке.
... Мои одноклассники молча выслушали рассказ Веры. Все мы восхищенно смотрели на Асю.
- Да ну тебя, Вера! - смутилась Ася.
- Ты так и ни разу не заругалась в жизни?
Это спросил Витек. И он озвучил мысли каждого из нас.
Ася, красивая Ася сразу не ответила, как бы раздумывая.
- А, давайте выпьем за стойкость людей, таких как Ася, - предложил Толик.
Вера поправила его:
- Таких мало, а вот конкретный человек. Наш человек!

Не надо за меня пить, - ответила вдруг Ася. - Когда на нас напали скинхеды, Жорик, мой муж из Ташкента, привлек их внимание черной шевелюрой, я кидалась на них с кулаками с самым отборным матом на всех языках мира!
Мы снова замерли, так и не подняв рюмки.
- Но эти отморозки были невежественны даже в этом...
Ася положила руки на стол перед собой. Кулаки ее сжались до хруста косточек, до смертельной белизны.
- Он умер в больнице...
И наша стойкая Ася, наша красавица вдруг всхлипнула. На её глазах появились слезы.
Вера к ней подбежала. Она обняла Асю, прижала к себе:
- Ну что ты, девочка, ну что ты!
Но Ася освободилась от объятий, вытерла салфеткой глаза, и оглядывая нас всех, грустно улыбнулась, словно открывая доступ к своей личной жизни.
И, наверное, каждый из нас, мужчин, подумал, что лучше бы женщины в этом мире и не надо желать.
А одноклассницы и моя Лена дали волю своим слезам.
"Гвозди бы делать из этих людей,
Крепче б не было в мире гвоздей".
Вспомнились мне строки из стихотворения поэта.