Текст vs дискурс в диалогической интеракции. Функционально-тематические особенности никонимов

Размещено на https://сайт

Прагматика дипломатического дискурса в условиях военно-политического противостояния

Интент-анализ дипломатического дискурса в кризисной ситуации призван определить преобладающий характер интенциональности в речи представителей МИД РФ на основе выявления и подсчёта всех означенных дипломатами интенций, а также выяснить, каким образом конфликтный дискурс трансформирует «стерильную» дипломатическую коммуникацию.

Объясниться, чётко и предельно понятно донести позицию МИД России по вопросу того или иного кризисного процесса и путей выхода из него - основная цель дипломатов, чьим оружием издавна являлось слово. Намерения, облекаемые в языковую форму, выражаются таким образом, чтобы они были понятны адресанту высказывания. За одним-единственным заявлением, интервью или комментарием может скрываться не один час брифингов, сопровождающихся тщательным подбором лингвистических средств.

Понимание - индикатор успешности речевых усилий, затраченных адресантом и главный критерий успешности коммуникации в целом. В связи с этим субъективность, инкорпорированная в интент-анализ, не является методологическим недостатком, поскольку субъективное оценивание намерений говорящего является адекватным объекту изучения65 Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Латынов В. В., Цепцов В. А. Слово в действии: Интент - анализ политического дискурса. - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. - С. 21. .

Для проведения интент-анализа коллекции текстов семи дипломатов МИД России были загружены в программу для кодирования текстов Atlas.ti и NVivo в качестве кодировочной базы. Единицей кодирования выступила единица интент-анализа - интенция, - выраженная предложением/высказыванием. Кодировочная система сформирована на основе словаря интенций Т. Н. Ушаковой, усовершенствованного М. Н. Тиминой Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств том 197 / 2013. 16 -- Языкознание. - С. 83-88. . Таким образом, каждому предложению была присвоена одна или несколько интенций. Интенции, согласно кодировочной системе, объединены в три группы - кооперативные, конфронтационные и нейтральные - в соответствии с тремя типа речевых стратегий в конфликтогенной ситуации, предложенных И. И. Гулаковой.

Таблица 1

Кооперативная стратегия	Конфронтационная стратегия	Нейтральная Стратегия
	Оправдание			Замалчивание	Ирония (+)
	Восхищение		Злорадство	Отрицание	Сочувствие
	Одобрение /Похвала		Открытое обвинение	Предопределенность	Скрытое обвинение
				Обреченность	Тревога (неопределенность)
	Оптимистический прогноз		Негативная оценка (критика)	Пессимистический прогноз	Предупреждение о последствиях
			Презрение		Подозрение
	Удивление (+)		Удивление (-)		Разочарование
			Сомнение		Недовольство
	Самопреентация		Разоблачение		Скрытая критика
	Демонстрация силы (без угрозы)		Устрашение, угрозы		Равнодушие
	Привлечение внимания (рассуждения)
	Успокоение аудитории
	Смирение
	Отвод обвинений

По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo в российском дипломатическом нарративе о Пятидневной войне было выявлено незначительное (в пределах 1 %) превалирование кооперативной стратегии, коим можно пренебречь: 334 случая реализации ориентированных на собеседника коммуникативных средств против 308 случаев обращения к речевых средствам конфронтационного характера. Следует отметить, что в рамках данного сравнения не учитывались случаи единичного употребления тактик, относящихся к той или иной стратегии. Таким образом, кооперативное и конфронтационное речевое поведение в равной мере свойственно языковой личности представителя МИД в ситуации международного конфликта в Южной Осетии. Что до нейтральной риторики, которая для России как «третьей стороне», взявшей на себя миротворческие и превентивные функции в регионе, была бы более уместной, то случаи имплементации нулевой речевой стратегии крайне редки.

Если говорить о стратегийном прагматиконе каждого из дипломатов в отдельности, то кооперативной стратегии по большей части придерживаются А. А. Нестеренко и С. В. Лавров, конфронтационной - В. И. Воронков, С. В. Лавров, Г. Б. Карасин, В. И. Чуркин, нейтральной - А. В. Грушко и С. А. Рябков. Отметим, к риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин).

Наиболее востребованными тактиками при реализации коммуникативных стратегий, как следует из таблицы 2, становятся самопрезентация и рекомендация/побуждение к действию (кооперативная стратегия) и демонстрация силы и открытое обвинение (конфронтационная стратегия). Тактика самопрезентации важна для конвенциональных актов, поскольку имплицирует мысль о сильном руководителе (-ях) Гронская Н.Э. Языковые механизмы манипулирования массовым политическим сознанием // Вестн. Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. - 2003. - № 1. - С. 220-231. . Рекомендация или побуждение к действию, ставшее элементом нарратива внешнеполитического дискурса МИД РФ в период Пятидневной войны, формирует образ России как компетентного актора на мировой арене и деятельного миротворца., рассчитанный не только и не столько на непосредственного адресата. Демонстрация силы - традиционная черта российского дискурса о внешней политике, в каком-то смысле унаследованная из советского дипломатического дискурса Guliiaume Colin. Russian Foreign Policy Discourse during the Kosovo Crisis: Internal Struggles and the Political Imaginaire // Research in Question. N° 12. - December 2004. - P. 24 - 25. . В речи отечественных дипломатов по-прежнему присутствуют попытки антагонизировать США и Европу, изобразив последнюю в виде жертвы и заложницы первых. Поляризация «свой-чужой» фигурирует не только при упоминании участников и заинтересованных лиц югоосетинского конфликта, о чём свидетельствует частое применение тактики открытого обвинения в рамках осуществления конфронтационной стратегии.

Таблица 2

Название Тактики	Кооперативная стратегия	Митигативная стратегия	Конфронтационная стратегия	Нейтральная стратегия
Cамо-презентация	108 случаев
	101 случай
Демонстрация силы			81 случай (всего)
Открытое обвинение			75 случаев
Скрытая критика				66 случаев
Одобрение/похвала	48 случаев
Оптимистический прогноз
Скрытое обвинение
Отрицание			40 случаев
Дискредитация			39 случаев
Открытая критика			38 случаев
Замалчивание			35 случаев
Одобрение	35 случаев
Недовольство				31 случай

Адресация дипломатического дискурса в России носит двойной характер. Помимо непосредственного адресата - интервьюера, члена международной организации - высказывание российских дипломатов рассчитаны на россиян, поскольку Министерство иностранных дел обязуется защищать интересы граждан России, что отражено в концепции внешней политики государства, принятой 15 июля 2008 года. Не стоит забывать и о том, что во времена экономических, социальных и иных потрясений на проблемы внешней политики возникает особенный запрос со стороны российской общественности Финансово-экономический кризис 2008 года начался в августе с падения цен на нефть и ухудшения инвестиционного климата, спровоцированного в том числе конфликтом с Грузией. . Вторым косвенным адресатом дискурса МИД является международное сообщество, так как внешнеполитическое ведомство взяло обязательства по обеспечению объективного восприятия России на мировой арене Концепция внешней политики Российской федерации. Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/news/785. .

К непосредственным адресатам или адресатам первого порядка в рамках исследуемого дискурса относятся:

1. Председатель Совета безопасности ООН А. Стубб, государства-члены ОДКБ;

2. Руководители государств, присутствующие на совместных пресс-конференциях: президент Франции Николя Саркози, министр иностранных дел Австрии У. Плассник, министр иностранных дел Польши Р. Сикорский, госсекретарь США Кондолиза Райс, министр иностранных дел Южной Осетии М. К. Джиоев и министр иностранных дел Абхазии С. М. Шамба Указанные должности актуальны в 2008 году. ;

3. Журналисты российских и зарубежных изданий, присутствующие на пресс-конференциях, посвященных грузиноюгоосетинскому конфликту, либо обращающиеся за комментарием к представителю МИД. В их числе ведущий радиостанции «Эко Москвы» Алексей Венедиктов;

4. Аудитория радиостанции «Эхо Москвы» и «НГ-Дипкурьер»;

5. Граждане России в границах страны и за её пределами.

В результате эмпирического исследования адресации в высказываниях отечественных дипломатов общих для их дискурса тенденций в части выбора определенных стратегий или тактик выявлено не было. Отсутствие «единой линии», вероятно, вызвано высокой лабильностью дипломатического дискурса как такового, изменениями в дискурсивном фоне (военные действия длились лишь пять дней, остальное время занял переговорный процесс). Вместе с тем наметился ряд закономерностей, затрагивающий прагматикон языковой личности некоторых представителей МИД в отдельности. Так, В. И. Чуркин склонен чаще прибегать к коммуникативной тактике иронии, выступая в Совете безопасности ООН, нежели в письменных обращениях на имя председателя Совбеза или беседах с журналистами.

«Вы знаете, господин Председатель, если бы в нашем зале сегодня впервые появился инопланетянин, то, уверен, что после того, как он послушал бы нашу дискуссию, его сердце переполнилось бы гордостью за членов Совета Безопасности. Какие принципиальные люди! Как последовательно они защищают высокие принципы международного права!». Из стенограммы комментариев В. И. Чуркина в ходе заседания Совета Безопасности по ситуации в Грузии по завершении выступлений членов Совета, Нью-Йорк, 28 августа 2008 года.

Г. Б. Карасин, отвечая на вопросы журналистов, склонен использовать тактики отрицания и подчёркивания субъективности мнения.

«Вопрос: Это кризис в российско-украинских отношениях?

Г. Б. Карасин: Я бы выразился иначе: кризис в наши отношения с Украиной усиленно пытаются привнести некоторые украинские политики». Интервью журналу «Огонек», 25 августа 2008 года.

«Вопрос: Можно ли говорить о новом витке холодной войны, которая в первую очередь будет вестись на информационном поле?

Г. Б. Карасин: Я думаю, что термин «холодная война» не применим ни к данной ситуации, ни к какой другой в современных международных отношениях. Это лексика из словарей прошлой эпохи. Надо ее поскорее забывать. Отношения России с западными партнерами развиваются». Интервью еженедельнику «Россия», 14 августа 2008 года.

На собственное мнение ссылается и замминистра иностранных дел России С. А. Рябков.

«Вопрос: Наши дипломаты иногда говорят об альтернативном варианте реагирования по принципу великого русского поэта и дипломата Федора Тютчева, говорившего о необходимости «решительного безучастия».

С. А. Рябков: Мой опыт подсказывает, что безучастно реагировать мы не можем. Драйв в сторону раскрепощения нашей внешней политики можно описать и в других терминах». Интервью газете «Время новостей», 9 сентября 2008 года.

Анализ коммуникативных стратегий в структуре языковой личности представителя МИД РФ с применением открытого кодирования обозначил равновеликое присутствие кооперативной и конфронтационной стратегии. Чаще всего кооперативная стратегия имплементируется за счёт самопрезентации и рекомендации, конфронтационная - за счет демонстрации силы и открытого обвинения. К риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин). Прагматика высказываний российских дипломатов строится в соответствии с двойным характером адресации дискурса: к адресатам первого порядка относятся политики и руководители международных организаций, журналисты и аудитория их изданий; к адресатам второго порядка - граждане России и партнёры государства по международным делам. Статус адресатов первого порядка на риторику представителей МИД РФ в целом не влияет. Отмечена склонность к употреблению иронии на заседаниях международных организаций (В. И. Чуркин); тактики коммуникативного смягчения, в частности, подчеркивание субъективности мнения, фигурируют в беседах с российскими журналистами (С. А. Рябков, Г. Б. Карасин).

По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo можно сказать следующее: из всего арсенала коммуникативных тактик представителями дипломатического ведомства России не использовались тактики смирения и положительного удивления (кооперативная стратегия).

Число популярных кооперативных и конфронтационных тактик примерно равно, в то время как количество смягчительных и нейтральных - незначительно, что делает последние нерелевантными для данного исследования.

Взаимодействие кооперативных и конфронтационных тактик в конфликтном дискурсе носит причудливый характер. Можно говорить об искусном чередовании положительно и отрицательно заряженных коммуникативных тактик, о чём свидетельствуют данные кластерного анализа. Из приведённой в приложении 1 таблицы следует, что чаще всего в дискурсе дипломатов инкорпорированы:

· тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика негативной оценки (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.56;

· тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика открытой критики (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.49;

· тактика сомнения (конфронтационная стратегия) и привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.48;

· тактика презрения (конфронтационная стратегия) и одобрения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.46;

Данные кластерного анализа представлены в виде дендрограммы.

Рис. 1

В результате кластерного анализа на основе закрытого кодирования в программе EnVivo можно выделить 2 мощных кластера:

1.) «Агрессивные» тактики дискредитации (39 случаев употребления), разоблачения и открытого обвинения (75 случаев употребления). Как правило, коммуникативные ходы, направленные на реализацию вышеупомянутых тактик, реализуются без привлечения дополнительных тактик смежных или антонимичных по сути стратегий, что позволяет сделать вывод о незавуалированности коммуникативных атак агентов дискурса. Иными словами, дискредитация, обвинения и разоблачение осуществляются бескомпромиссно и «в лоб».

«Да, мир после 8 августа изменился, маски сброшены, настал момент истины (разоблачение). Хорошо, что в политическом запале некоторые наши оппоненты высказали то, что раньше сидело в подкорке (дискредитация). Со стороны США наговорено немало. Например, госсекретарь США Кондолиза Райс в прошлом месяце по дороге в Брюссель заявила: «Мы лишим Россию ее стратегических целей, будем отрицать стратегические цели России» (открытое обвинение). Это показатель реального отношения к нам как к партнеру» (открытая критика).

2). «Инклюзивные» тактики. Коммуникативные ходы, направленные на реализацию таких тактик, реализуются с привлечением дополнительных тактик смежных или антономичных стратегий. Тактика рекомендации, относимая к кооперативной стратегии, часто соседствует с конфронтационной тактикой негативной оценки etc.

«Мы не прерываем с США диалог на эту тему (самопрезентация), обмен мнениями идет, но, к сожалению, очень туго (скрытая критика). Многие изначально сделанные на уровне госсекретаря и министра обороны США предложения, по сути, не то что дезавуированы, но … препарированы так, что их стержень выхолощен (скрытое обвинение)… Мы не получим стабильности без продвижения по всему фронту стратегической безопасности и взаимодействия с США (пессимистический прогноз). В сфере ПРО надо начинать с общей оценки угроз, смотреть, откуда реально может исходить такая угроза, а потом уже заниматься совместно вопросами архитектуры системы ПРО (рекомендация)». Выдержки из интервью замминистра иностранных дел России С. А, Рябкова газете «Время новостей», опубликованном 9 сентября 2008 года.

Попеременное обращение к тактикам из противоположных «лагерей» оказалось оправданным с точки зрения перлокутивного эффекта: разработанный совместно с председательствующей в Евросоюзе Францией план Медведева-Сакрози был утвержден, Грузия постепенно вывела войска из Южной Осетии, то же самое сделала и Россия, передав мандат солдатам миротворческой миссии ОБСЕ. Независимость Южной Осетии помимо России признали Венесуэла, Никарагуа и Науру.

Проведённый в соответствии с трехуровневой структурой языковой личности анализ вербально-грамматического, когнитивно-тезаурусного и прагматического своеобразия риторов от дипломатии позволил сконструировать обобщённую модель языковой личности российского дипломата в условиях кризисной дипломатии.

Таблица 3

Дипломат	Ключевые слова	Ключевые темы	Оценочная лексика, %	Преобладающий тип коммуникативных стратегий
В. И. Воронков	ОБСЕ, Южной, Осетии/Грузии/вопрос, конфликт/ В. И.Воронков	Политика, мир, Европа		Конфронтационный
А. В. Грушко	вопрос, Грузия, мы, ответ, НАТО, Южной, Россия/Осетии, Саакашвили	Политика, политика в мире, мир, Европа,		Нейтральный
Г. Б. Карасин	Вопрос, мы, Южной, Осетии, Грузии	Политика, силовые структуры, армия, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия		Конфронтационный
С. В. Лавров	мы, Южной, вопрос, Осетии, я	Политика, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия		Кооперативный/конфронтационный
А. А. Нестеренко	Грузии, России, Тбилиси, российских, грузинской	Политика, мир, Европа, Закавказье, Грузия		Кооперативный
С. А. Рябков	Мы, США, вопрос, С. А. Рябков, безопасности	Политика, политика в мире, мир		Нейтральный
В. И. Чуркин	мы, я, Южной, вопрос, В. И. Чуркин, Осетии/безопасности, ООН	Политика, политика в мире, Европа, мир		Конфронтационный

Таким образом, языковая личность российского дипломата в условиях Пятидневной войны организуется вокруг ключевых понятий «мы», «Южная Осетия», «Россия», «вопрос» на когнитивно-тезаурусном уровне, доминирующими линиями дискурса на вербально-грамматическом уровне становятся «Политика в мире» и «Участники конфликта» (Европа), процент оценочной лексики невелик и составляет в среднем 6.9 %. К словам с эмотивной окраской, которые использует каждый из семи дипломатов, относятся: безопасность, вооружение, достижение, конфликт, миротворец, нарушение.

В прагматическом плане языковая личность дипломата оперирует стратегиями двух типов: кооперативной и конфронтационной. Кооперативная стратегия реализуется в основном за счёт тактик самопрезентации и рекомендации/побуждения к действию. Конфронтационная осуществляется за счёт тактики демонстрации силы и открытого обвинения. В речи кооперативная стратегия имплементируется при помощи группы «инклюзивных тактик» - тех, которые могут соседствовать с конфронтационными тактиками. Это означает, что вербальная кооперация в чистом виде для конфликтного дискурса российского внешнеполитического ведомства нехарактерна. В то же время конфронтация реализуется в речи за счёт использования «агрессивных тактик» дискредитации, разоблачения и открытого обвинения.

БИБЛИОГРАФИЯ

дискурс дипломатический кризисный

1. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. Изд. 5-е. / О. С. Иссерс. -- М.: Издательство ЛКИ, 2008. -- 288 С.

2. Йоргенсен М., Филипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с aнгл.- 2-е изд., испр. / М. Йоргенсен, Л. Филипс. -Х.: Изд-во "Гуманитарный Центр", 2008. - 352 С.

3. Карасик В. И. О типах дискурса / В.И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. - Волгоград: Перемена, 2000 (а). - С. 5-20.

4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность, Изд. 7-е. / Ю. Н. Караулов. -- М.: Издательство ЛКИ, 2011. --264 С.

5. Кожетева А. С. Лингвопрагматические характеристики дипломатического дискурса (на материале вербальных нот). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. / А. С. Кожетева. - Москва, 2012. - С. 22.

6. Колбаиа В., Хаиндрава И., Сарджвеладзе Н., Чомахидзе Е., Гегешидзе А. Гарантии по невозобновлению боевых действий: опасения в контексте грузино-абхазских отношений / В. Колбаиа, И. Хаиндрава, Н. Сарджвеладзе, Е. Чомахидзе, А. Гегешидзе. - Тбилиси. Грузинский фонд стратегических и международных исследований, 2009. - С. 95.

7. Колтуцкая И. А. Структура языковой личности в современной антропоцентрическй парадигме / И. А. Колтуцкая // Вестник Днепропетровского университета имени Альфреда Нобеля. Серия «Филологические науки». № 2 (6). 2013. - С. 294 - 298.

8. Кубрякова Е. С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике. Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты / Е. С. Кубрякова // Сборник обзоров. Серия "Теория и история языкознания" РАН. ИНИОН. - М., 2000. - С. 5 -13.

9. Кубрякова Е. С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Е.С. Кубрякова. -- М.: Языки славянской культуры, 2004 .-- (Язык. Семиотика. Культура). -- библиогр. в конце разделов; указ. имен: с. 549-559.

10. Кушнерук С. П. Документная лингвистика. Учебное пособие / С.П. Кушнерук. -- 4-е изд., стереотип. -- М.: ФЛИНТА: Наука, 2011. -- 256 С.

11. Ласкова М. В., Резникова Е. С. Личные местоимения в политическом дискурсе. // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. № 4. 2011. - С. 1-5.

12. Левоненко О. А. Языковая личность в электронном гипертексте (на материале экспрессивного синтаксиса ведущих электронных жанров): автореф. дисс. на соиск. учен. степ. кандид. филол. наук. / О. А. Левоненко. - Таганрог. Таганрогский государственный пединститут, 2004 г. - С. 28.

13. Лордкипанидзе М., Отхмезури Г. Статус Абхазии в составе Грузии: к истории вопроса. / М. Лордкипанидзе М., Г. Отхмезури // Кавказ и глобализация. Журнал социально-политических и экономических исследований. Том 4. Выпуск 1-2. 2010 CA&CC Press. Швеция. - С. 205-217.

14. Михалёва О. Л. Политический дискурс как сфера реализации манипулятивного воздействия: монография / О. Л. Михалева. - Иркутск: Иркут. ун-т, 2005. - С. 320.

15. Ольшанский И. Г. Язык и языковая личность в условиях современного социального контекста / И. Г. Ольшанский, Е. Е. Аникина, В. Г. Борботько // Ученые записки Российского государственного университета. № 1. С. 91 -109.

16. Панова М. Н. Языковая личность государственного служащего: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01 / М. Н. Панова. - Москва, 2004. - 393 С. РГБ ОД, 71:06-10/8.

17. Романова Т. В. Структура интенциональных составляющих политического дискурса Нижегородского региона (содержание и методика анализа) // Социальные варианты языка. - V: Материалы международной научной конференции 19-20 апреля 2007. Н. Новгород: Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова, 2007. С. 11-15.

18. Салимова Л. М. Теория языковой личности: современное состояние и перспективы исследованиия / Л. М. Салимова // Вестник Башкирского университета. № 3(I) / том 17 / 2012. - С. 1514 - 1517.

19. Сейранян М. Ю. Конфликтный дискурс: социолингвистический и прагмалингвистический аспекты: Монография / М. Ю. Сейранян. - М.: Издательство «Прометей», 2012. - 96 С.

20. Тарба К. И. Корпорации и государство в зонах вооруженных конфликтов: интересы и регулятивные механизмы. Выпускная квалификационная работа по направлению 030200.68. ГУ ВШЭ / К. И. Тарба. - Москва, 2013. - С. 107.

21. Тахтарова С. С. Тактики смягчения отказа в немецких дискурсивных практиках / С. С. Тахтарова. Филология и культура. PHILOLOGY AND CULTURE. 2013. №3(33). - С. 133 - 138.

22. Терентий Л. М. Межличностный аспект дипломатического общения / Л. М. Терентий // Вестник Военного университета. 2010. № 3 (23) - С. 133- 139.

23. Терентий Л. М. Специфика дипломатического дискурса как формы коммуникации / Л. М. Терентий // Вопросы когнитивной лингвистики. ? 2010. ? N 1. ? С. 47-56.

24. Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля / М. В. Тимина // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств том 197 / 2013. 16 -- Языкознание. - С. 83-88.

25. Торкунов А. В. Дипломатическая служба. Учебник / А. В. Торкунов. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2002. - С. 688.

26. Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Латынов В. В., Цепцов В. А. Слово в действии: Интент - анализ политического дискурса / Т. Н. Ушакова, Н. Д. Павлова, В. В, Латынов, В. А. Цепцов // - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. -314,С.

27. Цыганок А. Д. Война 08.08.08. Принуждение Грузии к миру. Серия Военные тайны XX века / А. Д. Цыганок. - Москва: Вече, 2011. - С. 285; л. ил., к. с.

28. Чернявская В. Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия: учеб.пособие / В. Е. Чернявская. - М.: Флинта: Наука, 2006. - С. 136.

29. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01. 10.02.19 / Е. И. Шейгал. - М.: РГБ, 2005 - С. 431.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Взаимодействие кооперативных и конфронтационных коммуникативных тактик в конфликтном дискурсе дипломатов

		Pearson correlation coefficient
Nodes\\Rassuzhdeniya	Nodes\\Negativnaya otsenka
Nodes\\Zloradstsvo	Nodes\\Predopredelennost"

	Nodes\\Obrechennost
Nodes\\Rassuzhdeniya	Nodes\\Otkrytaya kritika
Nodes\\Preyrenie	Nodes\\Predopredelennost
	Nodes\\Rassuzhdeniya
Nodes\\Optimistichesky prognos	Nodes\\Odobrenie
Nodes\\Preyrenie	Nodes\\Obrechennost
Nodes\\Otritsanie	Nodes\\Otkrytaya kritika
Nodes\\Predopredelennost	Nodes\\Negativnaya otsenka
Nodes\\Preyrenie	Nodes\\Odobrenie
	Nodes\\Opravdanie
	Nodes\\Pessimistichesky prognos
Nodes\\Rekomendatsiya	Nodes\\Negativnaya otsenka

Подобные документы

Понятие политического дискурса, его функции и жанры. Характеристики предвыборного дискурса как речевой деятельности политических субъектов. Стратегии и тактики русскоязычного и англоязычного предвыборного дискурса, сходства и различия их использования.

дипломная работа , добавлен 22.12.2013

Особенности электронного дискурса. Типы информации в тексте знакомств. Когнитивный и гендерный аспекты исследования дискурса. Гендерно-языковые особенности дискурса знакомств. Сравнительный анализ английского и русского дискурса с позиции аттракции.

курсовая работа , добавлен 02.01.2013

Понятие дискурса, его типы и категории. Разновидности онлайн-игр с элементами коммуникации и их характеристики. Жанровая классификация виртуального дискурса. Способы построения игрового коммуникативного пространства. Использование прецедентных текстов.

дипломная работа , добавлен 03.02.2015

Политический дискурс. Концептосфера российского политического дискурса. Теория политической коммуникации: "парадигма Бахтина". Технологии политической пропаганды. Механизмы влияния в политике: установка, поведение, когниция. Знаковые средства.

дипломная работа , добавлен 21.10.2008

Понятие дискурса в современной лингвистике. Структурные параметры дискурса. Институциональный дискурс и его основные признаки. Понятие газетно-публитистического дискурса и его основные черты. Основные стилистические особенности публицистического дискурса.

курсовая работа , добавлен 06.02.2015

История возникновения и развития теории дискурса. Изучение проблем, связанных со сверхфразовыми единствами. Определение основных различий между текстом и дискурсом. Анализ дискурса с точки зрения функционального подхода, предмет его исследования.

контрольная работа , добавлен 10.08.2010

Трансформация дискурса благотворительности под влиянием "новых медиа". Онлайн дискурс благотворительности в России: основные тренды. Сравнительный анализ дискурса благотворительности в традиционных средствах массовых информаций и социальных медиа.

дипломная работа , добавлен 31.10.2016

Понятие и структура языковой личности, ее мировоззренческий и культурологический компоненты. Конструирование модели и анализ коммуникативных знаний языковой личности. Исследование прагматической направленности "конфликтного" дипломатического дискурса.

реферат , добавлен 08.01.2017

Общая характеристика и отличительные черты арт-дискурса в контексте лингвокультурологии. Сравнительные черты репрезентации черт арт-дискурса в интервью русских и американских кинорежиссеров. Вербализация основных идей русской и американской культуры.

дипломная работа , добавлен 03.02.2015

Понятие, анализ и виды дискурса на современном этапе. Высказывание как единица бессубъектного дискурса. Проблемы изучения и актуальность понимания юридического дискурса в современной лингвистике, его прагматический аспект и особенности интерпретации.

«УДК 811.161.1"42 ВИРТУАЛЬНЫЙ МАНИПУЛЯТИВНЫЙ ДИСКУРС: ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ Пожидаева Ирина Валентиновна старш. препод. Международный научно-технический университет...»

УДК 811.161.1"42

ВИРТУАЛЬНЫЙ МАНИПУЛЯТИВНЫЙ ДИСКУРС:

ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ

Пожидаева Ирина Валентиновна

старш. препод.

Международный научно-технический университет имени академика Ю. Бугая

Научные исследования последнего десятилетия направлены на изучение воздействующей и

управляющей функций языка; манипуляция, основанная на лингвистических средствах, все более привлекает ученых. В данной статье исследуются наиболее известные подходы к понятиям дискурс и манипуляция, рассматриваются подходы к категории манипулятивный дискурс, предлагается авторское видение этого понятия.

Ключевые слова: вербальная манипуляция, манипулятивный дискурс, интенциональность, имплицитность, языковая картина мира.

Постановка проблемы и актуальность исследования. Несмотря на большое внимание, которое современная наука уделяет исследованию категориий манипуляция и дискурс, существует еще достаточно лакун в этом направлении лингвистических исследований. Целью нашей статьи является выявление признаков манипулятивного дискурса. Анализ существующих подходов, значимых для определения понятий манипуляция, дискурс, манипулятивный дискурс; идентификация категории манипулятивный дискурс – задачи исследования.

Анализ последних достижений и публикаций. По мнению многих исследователей, понятие манипуляция не имеет четкого толкования, на сегодняшний день не существует "единой и общепринятой для всех наук или только для лингвистики дефиниции манипулирования" [Беляева 2008, 46], "размытость термина осложняет определение сущности явления" [Колтышева 2008].

При наиболее обобщенном и аргументированном подходе вербальная манипуляция рассматривается как целенаправленное воздействие на реципиента с целью изменить его поведение в интересах манипулятора. В качестве основных характеристик манипуляции исследователи выделяют следующие: "неосознанность объектом манипуляции осуществляемого над ним воздействия; воздействие не только на сферу сознательного (разум), но и на сферу бессознательного (инстинкты, эмоции), которая не поддается произвольному контролю; управление отношением объекта манипуляции к предметам и явлениям окружающего мира в нужном для манипулятора русле; достижение манипулятором своих тайных, корыстных целей за счет объекта манипуляции; намеренное искажение фактов окружающей действительности (дезинформация, отбор информации и пр.), создание иллюзий и мифов и т. д." [Попова 2002, 276]; "отрицательная" интенциональность адресанта; скрытый характер воздействия"; "разрушающее воздействие на личность и общество в целом"; деструктивность; неприемлемость с этической точки зрения [Беляева 2008, 47].

Для нашего исследования из всего множества существующих определений дискурса значимыми являются такие: "интерактивная деятельность участников общения, обмен информацией, оказание воздействия друг

– – –

общения [Дейк 1981]; воздействие высказывания на его получателя с учетом ситуации высказывания [Серио, 94]; коммуникативное событие. В таком ракурсе дискурс предстает как сложное когнитивно-коммуникативное целое [Минкин 2008, 17] процессуально-результирующего порядка [Шейгал 2004, 11], в котором "реализуются, объединяясь, взаимодействуя и растворяясь друг в друге, три основные конститутивные фактора общения – среда (коммуникативное пространство), модус (режим) и стиль общения" [Приходько 2008]. Эти факторы детерминируются условиями, принципами, установками и целями той социокультурной ситуации, в рамках которой осуществляется речевое общение. Эти же константы задают и предопределяют типы и виды дискурсов (к примеру, экономический, политический, корпоративный и др.).

Два наиболее обобщенных типа дискурсов – институциональный и персональный, введенные В.И. Карасиком, соответствуют параметрам этой системы.

По принципу тональности коммуникации В.И. Карасик выделяет следующие типы дискурсов: информативный, фатический, статусный, шутливый, торжественный, идеологический, фасцинативный, гипотетический, агрессивный, эзотерический, манипулятивный и менторский [Карасик 2007, 350]. А.Н.

Приходько приводит следующую классификацию дискурсов [Приходько 2009]:

По принципу профессиональных страт (педагогический, дипломатический, спортивный, политический, экономический, юридический, медицинский и пр.);

По принципу корпоративных и субкультурных страт (банковский, религиозный, эзотерический, сакральный, лаудативный /героический/, революционный, партизанский, террористический, криминальный);

Дискурсы бытовой коммуникации (семейный, детский, молодежный, любовный);

Дискурсы виртуальной коммуникации (сказочный, компьютерный, форумный, чат-дискурс);

Социокультурный контекст динамично изменяется, поэтому данная классификация и перечень дискурсов может расширяться и дополняться.

Изложение основного материала. По мнению И.В. Беляевой, манипулятивный дискурс занимает "промежуточное положение между двумя крайними точками – между достоверной (правдивой, полной) информацией и ложью. Ложь и манипуляция противопоставлены разным типам истины: ложь противостоит "семантической истине", манипуляция – "прагматической истине" (в терминологии Ч. Филлмора) [Беляева 2009].

Т.М. Голубева считает, что основным критерием, определяющим манипулятивный характер дискурса, является "существование намерения со стороны говорящего манифестировать определенные пропозиции, с которыми адресат должен согласиться, и которые были бы отвергнуты в обычных условиях обработки информации. Пропозиции, актуализируемые манипулятивным дискурсом в каком-либо отношении неверны (ложны, невероятны, сомнительны, не соответствуют здравому смыслу) и поэтому актуализируются посредством скрытых стратегий, имеющих Studia Linguistica. Випуск 5/2011 целью заблокировать проверку сообщаемой информации на правдоподобие, вероятность и приемлемость" [Голубева 2009].

Наличие интенциональной составляющей в текстах воздействующего характера позволяет рассматривать их в качестве элемента "манипулятивного дискурса, конструируемого с целью убедить адресата в ряде пропозиций P1… Pn определенного типа T, используя при этом соответствующие стратегии S" . В первую очередь, это относится к пропозициям о действительном состоянии вещей и моральным пропозициям, или пропозициям о желаемом состоянии вещей, которые проходят проверку не на истинность, а на соответствие общественным и культурным ценностям целевой аудитории. Моральные пропозиции с наибольшей легкостью эксплуатируются в манипулятивном дискурсе, "поскольку реальность может быть подвергнута проверке, в то время как нравственные ценности несравнимо менее стабильны. При этом приемлемость моральных пропозиций, актуализируемых дискурсом, обусловлена моральной культурой C, представляющей собой ряд предположений относительно желаемого состояния вещей, превалирующих в данной лингвокультуре" [Там же, 124].

Для определения понятия манипулятивный дискурс, воспользуемся системообразующими признаками, предложенными О.Л. Михалевой [Михалева 2009, 33]:

цель общения; участники общения; способ общения (избираемые стратегии и тактики). Под манипулятивным дискурсом мы понимаем коммуникативное событие, участниками которого являются представители различных социальных групп (в зависимости от вида институционального или персонального дискурсов), прагматической целью является создание в сознании адресата выгодных адресанту новых знаний, измененных ценностных установок и измененной языковой картины мира, не совпадающих с теми, которые адресат мог мы сформировать самостоятельно. Стратегия манипулятивного воздействия осуществляется при помощи разнообразных многоуровленевых лингвистических техник и приемов, таких как особая модальность, метафоризация, риторические вопросы, реализация категории свои-чужие и др.

Любой дискурс может стать манипулятивным, если цель его создателя – осуществление манипулятивного воздействия. В политическом дискурсе "лингвистический анализ даже небольшого отрывка из выступления политика позволяет выявить наличие большого количества специальных языковых средств, с помощью которых говорящий манипулирует сознанием слушающих, скрыто внедряя в психику адресата цели, мнения, установки, необходимые в его борьбе за власть" [Михалева 2003, 228].

Говоря о манипулятивном дискурсе рекламы, В.В. Зирка отмечает возможность "моделировать" сознание людей в соответствии с целями и нуждами, менять вековые устоявшиеся привычки, социальные нормы и коммуникативные традиции" [Зирка 2010, 18]. "В силу своих основных задач (повлиять на выбор потребителя в пользу продвижения товара, услуги) реклама может быть признана практически целиком манипулятивной сферой приложения языка" [Литунов 2008].

В бытовом дискурсе также присутствует прагматика манипуляции, что обусловлеПожидаева И. В.

но желанием коммуникантов скрыто воздействовать друг на друга на бытовом уровне: ("Иди, иди, доченька, на дискотеку! Веселись! И совсем не думай, что твоя мама умирает от головной боли") [Савкин 2005]. Манипулятивная прагматика виртуального дискурса направлена на изменение картины мира участников коммуникации путем особой модальности, целенаправленного преображения информации, переформатирования концептов и др.

Определяющими признаками виртуального манипулятивного дискурса являются следующие признаки:

Глобальный охват адресатной аудитории;

Имплицитность;

Иерархические отношения "свои – чужие"

Направлен на регуляцию ценностных отношений в социуме [Селиванова 2008];

Характеризуется наличием прагматических тактик и субъективных средств у адресанта для целенаправленного эффективного воздействия на адресата;

Динамичное изменение стратегий, коммуникативных параметров, каналов передачи информации (переход из ЖЖ в Твиттер, мобильный Интернет и т. п.) манипулятивного дискурса;

Характеризуется выраженным перлокутивным эффектом, основанном на знании адресантом принципов коллективного поведения (пример – события в Москве по разжиганию этноконфликта).

Выводы. Итак, любой дискурс может стать манипулятивным, если цель его создания – осуществление манипулятивного воздействия. Категориальные признаки дискурса актуальны для манипулятивного дискурса, при этом любой вид дискурса может приобретать манипулятивный характер. Дополнительным признаком манипулятивного дискурса является особая интенциональность адресанта, выраженная имплицитно соответствующими языковыми средствами, путем целенаправленного преображения информации, переформатирования концептов, особого синтаксиса и др. Манипулятивный дискурс характеризуется реализацией модальности и установок коммуниканта через призму различных дискурсов.

Наукові дослідження останнього десятиріччя спрямовані на вивчення діяльної та керувальної функцій мови; маніпуляція, заснована на лінгвістичних засобах, все більше привертає увагу вчених.

У даній статті досліджуються найбільш відомі підходи до понять дискурс та маніпуляція, розглядаються підходи до категорії маніпулятивний дискурс, пропонується авторське бачення цього поняття.

Ключові слова: вербальна маніпуляція, маніпулятивний дискурс, тональність, імпліцитність, картина світу.

The last scientific studies in the field of language are aimed on effecting and controlling functions. Manipulation based on the linguistic means becomes more and more attractive for the researchers. This article observes the most well-known approaches to discourse; manipulation and manipulation discourse definitions are looked upon; the author also proposes personal vision of the issue.

Key words: verbal manipulation, manipulative discourse, intentionality, implicitness, linguistic model of the world.

Studia Linguistica. Випуск 5/2011

Литература:

1. Беляева, И.В. Феномен речевой манипуляции: лингвоюридические аспекты. Монография.

– Ростов/нД.: СКАГС, 2008. – 243 с.

2. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. – М.: Прогресс-Универс, 1995.

– 456 с. Режим доступа: http://platonanet.org.ua/load/knigi_po_filosofii.

3. Голубева Т.М. Языковая манипуляция в предвыборном дискурсе (на материале американского варианта английского языка). Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.04 / Нижегород. гос. лингв. унт. – Нижн. Новгород, 2009. – 22 с. Режим доступа: http://www.prorector.org/rslkatn10.02.04-limit90.html.

Книж. дом "ЛИБРОКОМ", 2010. – 256 с.

5. Колтышева Е.Ю. Манипулятивное воздействие в современном рекламном тексте (на материале англоязычных глянцевых журналов для женщин). Дис. …канд. филол. наук: 10.02.19/ Ярослав.

гос. пед. ун-т им. К.Д. Ушинского. – Ярославль, 2008. – 281 с. Режим доступа: http://www.lib.uaru.net/diss/cont/286879.html.

6. Карасик В.И. Языковые ключи. – Волгоград: Парадигма, 2007. – 520 с

7. Литунов С.Н. Речевое воздействие и языковое манипулирование в рекламе. Режим доступа:

http://www.ippnou.ru/article.php?idarticle=003157.

8. Минкин Л.Р. Языковой знак в когнитивно-дискурсивной интерпретации // Наук. вісн. Чернівецького ун-ту: Збірник наукових праць. – Вип. 386. Романо-слов"янський дискурс. – Чернівці: Рута, 2008. – 140 c.

9. Михалева О.Л. Манипулятивный дискурс: специфика манипулятивного воздействия. – М.:

Книжный дом "Либроком", 2009. – 256 с.

10. Михалева О.Л. Языковые способы манипулирования сознанием в политическом дискурсе // Актуальные проблемы русистики: материалы междунар. науч. конф. / отв. ред. Т.А. Демешкина.

– Томск: Изд-во Томского ун-та, 2003. – Вып. 2. – Ч. 2. – С. 225–232

11. Попова Е.С. Структура манипулятивного воздействия в рекламном тексте // Изв. Уральского гос. ун-та. – Екатеринбург, 2002. – № 24. – С. 276–288.

12. Приходько А.Н. Когнитивно-коммуникативная типология дискурсов. Режим доступа:

http://www.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/Vknlu/fil/2009_1/3.pdf.

13. Савкин А.И. Манипуляцию надо знать в лицо. Режим доступа: www.gazetamim.ru/mirror/psytech.

14. Серио П. О языке власти: критический анализ // Философия языка: в границах и вне границ.

– Харьков: Око, 1995. – Т. 1. – С. 83–100.

15. Селиванова Е.А. Принцип дискурсоцентризма и стратегические программы украинской телерекламы// Язык. Текст. Дискурс: Науч. альманах Ставр. отд. РАЛК. Под ред. проф. Г.Н. Манаенко.

Вып 6. – Краснодар, 2008. – 287 с.

16. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. – М.: Гнозис. – 326 с.

17. Dijk T.A. van. Studies in the Pragmatics of Discourse. The Hague, 1981; Blakemore D. Understanding Utterances. An Introduction to Pragmatics. Cambridge, 1993. – 342 р.

18. De Saussure L. & Peter Schulz (Eds). Manipulation and Cognitive Pragmatics: Preliminary Hypotheses. // Manipulation and Ideologies in the Twentieth Century: Discourse, Language, Mind. Amsterdam–

Похожие работы:

«1 1. Цели освоения дисциплины Цель освоения дисциплины: Ц1 подготовка выпускников к проектной деятельности в области создания машин и оборудования для горнодобывающей и перерабатывающей промышленности на платформе твердых полезных ископаемых в соответствии с техническим заданием и с использованием средств автоматизации проектирования.2. Место дисцип...»

«УДК330 Е.И.Кожевникова, г.Шадринск Эволюция взглядов на трансакционные издержки фирмы В научной среде недостаточно разработаны операциональные рамки использования трансакционных издержках, а в среде практиков ещё не сложилось четкого понимания природы трансакционных издержек и методо...»

«Промышленные [ Воздух ] котельные установки Обзор продукции [ Вода ] [ Земля ] [ Buderus ] Необходимо промышленное оборудование? Обращайтесь к нам! Будерус одна из крупнейших торговых марок теплотехнического оборудования в мире. Мы имеем опыт работы в этой отрасли с 1731 года. С...»

«Инженерно-геодезические изыскания Лекция 1 План 1. Этапы геодезических работ при строительстве сооружений 2. Виды технических изысканий 3. Изыскания для линейных сооружений 4. Изыскания площадных сооружений 5. Инженерно-топографическая классификация местности 6. Крупномасштабные съёмки...» ПРЕДПРИЯТИЯ В процессе хозяйственной деятельности практи...»В. И. ЗДРАВОМЫСЛОВ 3. Е. АНИСИМОВА С. С. ЛИБИХ ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ сексопатология ПЕРМЬ 1994 57.12 3-46 ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Книга отпечатана по изданию: В. И. Здравомыслов, 3. Е. Анисимова, С. С, Либих.Функцион...»

2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - разные матриалы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

Понятие «дискурс» до сих пор является многозначным термином науки. Лингвистика, социология, социальная психология, межкультурная коммуникация, теория литературы, культурология, журналистика, философия предлагают разнообразие всевозможных подходов, определений и трактовок феномена дискурса. Тем не менее, в сфере гуманитарного знания «по умолчанию предполагается, что должно быть известно, как следует трактовать это понятие» (Романов, 2005: 10).

Сравнивая словарные дефиниции слова «дискурс», А.А. Романов (2005) отметил смешивание как основных, так и узких (специфических) значений этого понятия. Ср., например:

discourse 1. verbal communication; talk; conversation; 2. a formal treatment of a subject in speech or writing; 3. a unit of text used by linguists for the analysis of linguistic phenomena that range over more than one sentence; 4. tо discourse: the ability to reason (archaic); 5. to discourse on / upon: to speak or write about formally; 6. to hold a discussion; 7. to give forth (music) (archaic) (14th century from Medieval Latin discursus: argument, from Latin a running to and from discurrere) (Collin Concise Dictionary, 1988);

discourse 1. a conversation, especially of a formal nature; formal and orderly expression of ideas in speech or writing; also such expression in the form of a sermon, treatise, etc.; a piece of a unit of connected speech of writing (Middle English: discourse from Latin: act of running about) (Longman Dictionary of the English Language, 1984).

Очевидно, что слово «дискурс» в своём основном значении имеет общую разговорную доминанту и переводится примерно как «разглагольствовать» по поводу предмета, говорить речь», на это указывает и этимология самого слова.

Несмотря на то, что словари и другие справочные издания дают определенные сведения о значении этого слова, тем не менее, при встрече с понятием «дискурс» целесообразнее и важнее опираться на тот контекст, где встречается это слово. Тогда контекст поможет определить, какое из значений используется в той или иной сфере гуманитарного знания.

Отметим здесь любопытные выводы, сделанные Д. Кристаллом в рамках лингвистического противопоставления понятия «дискурс» понятию «текст». Он отмечал, что при исследовании понятия «discourse» внимание исследователей, как правило, фокусируется на живом языке, естественном общении, комментарии, интервью. А исследователи текста в свою очередь фокусируют внимание на структуре языка, письма, графике, эссе, заметки, сюжета. Т.е. некоторые учёные говорят о «дискурсе письма и речи», а другие - о «сказанном или написанном тексте» (Crystal, 1987: 116).

Примечателен подход к понятию «дискурс» Дж. Лича и М. Шорта, которые определяют дискурс следующим образом: «Дискурс» - это процесс лингвистической коммуникации, которая является своеобразной «сделкой между говорящим и слушающим». Характер такой сделки отражает (представляет собой) внутриличностный процесс, форма которого определяется социальной задачей. В свою очередь текст представляет собой также процесс лингвистической коммуникации, как в письменной, так и в устной формах, и рассматривается как закодированное сообщение, направленное какой-либо аудитории или медиуму (цит. по: Hawthorn, 1992: 189).

В этой связи обращает на себя внимание комментарий Дж. Хоторна по поводу противопоставления текст - дискурс. Ссылаясь на М. Стаббса (Stubbs, 1983), который рассматривал в большей или меньшей степени эти два понятия как синонимы, он отмечал, что бывают случаи, когда текст может быть написан, а дискурс - представлен в устной форме. Более того:

- текст не обладает интерактивнотью, а дискурс интерактивен всегда;
- текст может быть коротким или длинным, а дискурс всегда указывает на определённую длину (протяженность);
- текст обладает поверхностной связью составляющих, зафиксированных в поверхностной структуре, а дискурс представляет собой структуру, имеющую глубинные связи;
- текст чаще всего абстрактен, а дискурс конкретен и прагматичен. (Hawthorn, 1992: 189).

Таким образом, очевидно, что приведенные дефиниции и трактовки дискурса имеют достаточно широкий разброс. В первую очередь дискурс отождествляется с любым высказыванием, которое указывает (даже имплицитно) на наличие говорящего и слушающего.

Нередко под дискурсом подразумевается намерение говорящего оказать речевое воздействие на партнёра по коммуникации. С этих позиций выделяется речевой дискурс, под который подходит как любой обыденный разговор, так и хорошо подготовленная заранее речь.

Но нельзя не обращать внимание и на письменную (т.е. фиксированную) речь, которая воспроизводит дискурс и заимствует формы его выражения и его цели: корреспонденция, мемуары, пьесы, труды по дидактике, сценарий телевизионной программы, одним словом - все жанры, в которых кто-либо выступает в качестве говорящего, организует своё высказывание, соотнося его с категорией лица. Различия между изложением фактов и дискурсом совсем не совпадают с теми, что различают язык и речь. В наше время исторические высказывания сохранились на письме, но дискурс существует как в письменной, так и в устной форме. На практике одно переходит в другое. Каждый раз, когда дискурс появляется в центре исторического повествования, например, когда воспроизводятся, чьи-либо слова, или когда говорящий намеревается дать комментарий по поводу каких-либо событий, то мы прибегаем к иной системе времён, которая принята в дискурсе.

Важно иметь в виду, что трактовка понятия дискурс значительно менялась на протяжении последних десятилетий. Если в 60-70-е годы прошлого столетия дискурс понимался как связанная и согласованная последовательность предложений или речевых актов, то с позиции современных подходов дискурс - это сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата), необходимые для понимания текста. Среди различных трактовок и определений А.А. Романов (2005) выделяет три основных направления в употреблении термина «дискурс».

К первому направлению относятся собственно лингвистические употребления термина «дискурс», за которыми просматриваются попытки уточнения и развития традиционных понятий речи, текста и диалога.

С одной стороны, дискурс мыслится как речь, вписанная в коммуникативную ситуацию, и поэтому обусловлена социальным содержанием, по сравнению с речевой деятельностью индивида. С другой стороны, исследование дискурсивного анализа проводится в рамках коммуникативной ситуации, где прежде всего через обмен репликами описывается некоторая структура диалогового взаимодействия, что продолжает структуралистскую линию, начало которой было положено американским лингвистом З. Харрисом.

В рамках этого направления трактовок термина «дискурс» представлен главным образом в англоязычной научной традиции, к которой принадлежит и ряд ученых из стран континентальной Европы. Первоначальная многозначность термина предопределила дальнейшее расширение семантики. В 60-е годы М. Фуко, развивая идеи Э. Бенвениста, предлагает свое видение целей и задач дискурсивного анализа. По мнению М. Фуко и его последователей, приоритетным является установление позиции говорящего, но не по отношению к порождаемому высказыванию, а по отношению к другим взаимозаменяемым субъектам высказывания и выражаемой ими идеологии в широком смысле слова. Тем самым для французской школы дискурс - прежде всего определенный тип высказывания, присущий определенной социально-политической группе или эпохе.

Второе направление употреблений термина «дискурс» в последние годы выходит за рамки науки и становится популярным в публицистике. В обосновании этих употреблений важную роль сыграли А. Греймас, Ж. Курте, Ж. Деррида, Ю. Кристева. А. Греймас и Ж. Курте отождествляли дискурс с семиотическим процессом, утверждая, что «все множество семиотических фактов (отношений, единиц, операций и т.д.) располагаются на синтагматической оси языка» (Греймас, Курте, 1983: 488).

Понимаемый таким образом термин «дискурс» (а также производный и часто заменяющий его термин «дискурсивные практики», также использовавшийся М. Фуко) описывает способ говорения и обязательно имеет определение - какой или чей дискурс, т.к. исследователей интересует не дискурс вообще, а его конкретные разновидности, задаваемые широким набором: чисто языковыми отличительными чертами, стилистической спецификой, а также спецификой тематики, систем убеждений, способов рассуждения и т.д. В этом случае предполагается, что способ говорения во многом предопределяет и создает саму предметную сферу дискурса, а также соответствующие ей социальные институты.

Третье направление употребления термина «дискурс», связано, прежде всего, с именем немецкого философа и социолога Ю. Хабермаса. Оно может считаться видовым по отношению к предыдущему пониманию, но имеет значительную специфику. «Дискурсом» называется особый идеальный вид коммуникации, осуществляемый в максимально возможном отстранении от социальной реальности, традиций, авторитета, коммуникативной рутины и т.п., имеющий целью критическое обсуждение и обоснование взглядов и действий участников коммуникации. С точки зрения второго понимания, это можно назвать «дискурсом рациональности», само же слово дискурс здесь явно отсылает к основополагающему тексту научного рационализма.

Различные подходы описания дискурса имеют одну общую черту: любой дискурс - есть продукт речевого общения в определенных коммуникативных условиях. Р.О. Якобсон выделяет общие факторы коммуникативного общения:

- это само сообщение и его свойства;
- адресант и адресат сообщения, причем последний может быть как действительным, т.е. непосредственно участвующим в ситуации общения, так и лишь предполагаемым в качестве получателя сообщения;
- характер контакта между участниками речевого акта;
- «общий для адресанта и адресата» код;
- «характерные общие черты, а также различия между операциями кодирования, присущие адресату»;
- отношение данного сообщения к контексту окружающих его сообщений, «которые либо принадлежат к тому же самому акту коммуникации, либо связывают вспоминаемое прошлое с предполагаемым будущим» (Якобсон, 1975).

Интересен подход к анализу дискурса Э. Бьюиссан, которая рассматривает дискурс с точки зрения прагматики, (используя моррисовскую триаду: семантика - синтактика - прагматика (Моррис, 1983), где выделяет: «language - система, некая отвлеченная умственная конструкция, discourse - комбинации, посредством реализации которых говорящий использует код языка (т.е. - сема), parole - механизм, позволяющий осуществить эти комбинации (т.е. семический акт)».

В современной лингвистике термин «дискурс» нередко включает в себя и трактовку понятия «текст». Однако следует отметить, что дискурс рассматривается как динамический, имеющий место во времени процесс языкового общения; тогда как текст определяется преимущественно как статический объект, результат языковой деятельности. Редко «дискурс» понимается как двухкомпонентный предмет, включающий динамический процесс языковой деятельности, определенный социальным контекстом, и текст как результат языковой деятельности.

Говорить о тексте как о продукте дискурса позволяет использование в лингвистике базового для наук об интеллекте постулата о квантовом характере мышления. Выделение У. Чейфом в информационном потоке единиц (клауз), соизмеримых с квантами мышления, приводит к представлению о дискретно-волновой природе дискурса.

Таким образом, можно предположить, что дискретность - априорное свойство любого дискурса, а деление информационного потока на клаузы происходит независимо от интенций говорящего и коммуникативной ситуации в целом. Следует подчеркнуть, что распределение информации по клаузам при построении дискурса остается неизменным, выбор говорящего зависит от ситуационного и лингвистического контекста. Иногда встречаются попытки заменить понятие дискурса словосочетанием «связанный текст», что на наш взгляд не является удачным, т.к. любой нормальный текст является связанным. Сравните: дискурс - «связный текст в совокупности с экстралингвистическими, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте» (Арутюнова, 2000: 136).

Т.А. ван Дейк (1989) разграничивает дискурс и текст следующим образом: «дискурс» - это понятие, касающееся речи, актуального речевого действия, тогда как «текст» - это понятие, касающееся системы языка или формальных лингвистических знаний, лингвистической компетентности, это абстрактная грамматическая структура произнесенного.

Исходя из определений дискурса, становится возможным описать интеръективные единицы в системно организованной последовательности интерактивных проявлений участников эмотивной коммуникации.

В основе описания лингвистического анализа эмотивного дискурса малой формы должна лежать идея о функционировании в интерактивном пространстве коммуникативных эмотивных актов интеръективной дискурсии с учетом специфики межличностной и национально-культурной коммуникации, организованного по принципу целостности, структурности, иерархичности, связности в самостоятельную форму диалогической интеракции. Представляется, что интеръективные единицы способны быть репрезентантами дискурса, отражать сущностные свойства, которые закреплены за дискурсом. Какими характеристиками наделен дискурс малой формы, предстоит выяснить в ходе дальнейшего исследования.

Как показал анализ, в работах отечественных и зарубежных лингвистов междометия рассматриваются с точки зрения «грамматичности неграмматичности» этих элементов в свете теории частей речи (Адмони, 1973; Мещанинов, 1978; Шахматов 1941; Jung 1966 и др.); деления класса междометий на лексические разряды, базирующегося на дифференциальном подходе к семантике слова (Виноградов 1986; Шведова 1960; Helbig, Buscha 1984 и др.); роли междометий в речевой практике говорящего в русле теории речевых актов и прагмалингвистики (Вежбицкая 1999; Григорьева 1998; Карцевский 1984; Романов 1990; Ameka 1992; Ehlich 1986; Rasоloson 1994; Wilkins 1992 и др.). Указанные подходы к рассмотрению интеръективов (междометий) не учитывают такие аспекты диалогической коммуникации, которые бы позволили установить не только коммуникативно-прагматическую, но и регулятивную функции интеръективов в диалогическом интеракции: фреймовую структуру речевого взаимодействия коммуникантов, эквипотенциальность системы говорящего и слушающего, функциональную вариативность типов речевой интеракции в соответствии с иллокутивной функцией интеръективного речевого произведения, динамическую и стратегическую природу речевого общения.

Несмотря на повышенный интерес современной лингвистики к проблемам организации диалогического общения и востребованность исследований регулятивной функции языковых единиц, участвующих в реализации своих «магических свойств», по Р.О. Якобсону, в реальной речевой интеракции, до настоящего времени практически не предпринималось попыток описать регулятивную функцию дискурсивных единиц эмотивного плана на базе функционально-семантического представления фреймовой структуры типовой диалогической коммуникации. Ни в одном исследовании не учитывалось участие интеръективов в качестве строевых единиц дискурса. Специфика коммуникативного и регулятивного поведения этих единиц также не была представлена, не велась даже речь о выделении междометий в функциональный класс дискурса малых форм.

Для описания интеръективных единиц в системно организованной последовательности интерактивных проявлений участников эмотивной коммуникации необходимо исходить из сущностных свойств дискурса (интерактивность, представленность в устной форме; определённая длина (протяженность), наличие структуры, имеющей глубинные связи, конкретность и прагматичность).

В основе описания лингвистического анализа эмотивного дискурса малой формы должна лежать идея о функционировании в интерактивном пространстве коммуникативных эмотивных актов интеръективной дискурсии, организованного по принципу целостности, структурности, иерархичности, связности в самостоятельную форму диалогической интеракции (с учетом специфики межличностной и национально-культурной коммуникации). Интеръективные единицы способны быть репрезентантами дискурса, отражать сущностные свойства, которые закреплены за дискурсом.

Прагматика дипломатического дискурса в условиях военно-политического противостояния

Для проведения интент-анализа коллекции текстов семи дипломатов МИД России были загружены в программу для кодирования текстов Atlas.ti и NVivo в качестве кодировочной базы. Единицей кодирования выступила единица интент-анализа - интенция, - выраженная предложением/высказыванием. Кодировочная система сформирована на основе словаря интенций Т. Н. Ушаковой, усовершенствованного М. Н. Тиминой Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств том 197 / 2013. 16 -- Языкознание. - С. 83-88.. Таким образом, каждому предложению была присвоена одна или несколько интенций. Интенции, согласно кодировочной системе, объединены в три группы - кооперативные, конфронтационные и нейтральные - в соответствии с тремя типа речевых стратегий в конфликтогенной ситуации, предложенных И. И. Гулаковой.

Таблица 1

Кооперативная стратегия	Конфронтационная стратегия	Нейтральная Стратегия
	Оправдание			Замалчивание	Ирония (+)
	Восхищение		Злорадство	Отрицание	Сочувствие
	Одобрение /Похвала		Открытое обвинение	Предопределенность	Скрытое обвинение
				Обреченность	Тревога (неопределенность)
	Оптимистический прогноз		Негативная оценка (критика)	Пессимистический прогноз	Предупреждение о последствиях
			Презрение		Подозрение
	Удивление (+)		Удивление (-)	Разочарование
			Сомнение	Недовольство
	Самопреентация		Разоблачение	Скрытая критика
	Демонстрация силы (без угрозы)		Устрашение, угрозы	Равнодушие
	Привлечение внимания (рассуждения)
	Успокоение аудитории
	Смирение
	Отвод обвинений

Наиболее востребованными тактиками при реализации коммуникативных стратегий, как следует из таблицы 2, становятся самопрезентация и рекомендация/побуждение к действию (кооперативная стратегия) и демонстрация силы и открытое обвинение (конфронтационная стратегия). Тактика самопрезентации важна для конвенциональных актов, поскольку имплицирует мысль о сильном руководителе (-ях) Гронская Н.Э. Языковые механизмы манипулирования массовым политическим сознанием // Вестн. Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. - 2003. - № 1. - С. 220-231.. Рекомендация или побуждение к действию, ставшее элементом нарратива внешнеполитического дискурса МИД РФ в период Пятидневной войны, формирует образ России как компетентного актора на мировой арене и деятельного миротворца., рассчитанный не только и не столько на непосредственного адресата. Демонстрация силы - традиционная черта российского дискурса о внешней политике, в каком-то смысле унаследованная из советского дипломатического дискурса Guliiaume Colin. Russian Foreign Policy Discourse during the Kosovo Crisis: Internal Struggles and the Political Imaginaire // Research in Question. N° 12. - December 2004. - P. 24 - 25.. В речи отечественных дипломатов по-прежнему присутствуют попытки антагонизировать США и Европу, изобразив последнюю в виде жертвы и заложницы первых. Поляризация «свой-чужой» фигурирует не только при упоминании участников и заинтересованных лиц югоосетинского конфликта, о чём свидетельствует частое применение тактики открытого обвинения в рамках осуществления конфронтационной стратегии.

Таблица 2

Название Тактики	Кооперативная стратегия	Митигативная стратегия	Конфронтационная стратегия	Нейтральная стратегия
Cамо-презентация		101 случай
Демонстрация силы	81 случай (всего)
Открытое обвинение	75 случаев
Скрытая критика	66 случаев
Одобрение/похвала	48 случаев
Оптимистический прогноз
Скрытое обвинение
Отрицание	40 случаев
Дискредитация	39 случаев
Открытая критика	38 случаев
Замалчивание	35 случаев
Одобрение	35 случаев
Недовольство	31 случай

Адресация дипломатического дискурса в России носит двойной характер. Помимо непосредственного адресата - интервьюера, члена международной организации - высказывание российских дипломатов рассчитаны на россиян, поскольку Министерство иностранных дел обязуется защищать интересы граждан России, что отражено в концепции внешней политики государства, принятой 15 июля 2008 года. Не стоит забывать и о том, что во времена экономических, социальных и иных потрясений на проблемы внешней политики возникает особенный запрос со стороны российской общественности Финансово-экономический кризис 2008 года начался в августе с падения цен на нефть и ухудшения инвестиционного климата, спровоцированного в том числе конфликтом с Грузией.. Вторым косвенным адресатом дискурса МИД является международное сообщество, так как внешнеполитическое ведомство взяло обязательства по обеспечению объективного восприятия России на мировой арене Концепция внешней политики Российской федерации. Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/news/785..

К непосредственным адресатам или адресатам первого порядка в рамках исследуемого дискурса относятся:

1. Председатель Совета безопасности ООН А. Стубб, государства-члены ОДКБ;

4. Аудитория радиостанции «Эхо Москвы» и «НГ-Дипкурьер»;

5. Граждане России в границах страны и за её пределами.

«Вопрос: Это кризис в российско-украинских отношениях?

Г. Б. Карасин: Я бы выразился иначе: кризис в наши отношения с Украиной усиленно пытаются привнести некоторые украинские политики». Интервью журналу «Огонек», 25 августа 2008 года.

Г. Б. Карасин: Я думаю, что термин «холодная война» не применим ни к данной ситуации, ни к какой другой в современных международных отношениях. Это лексика из словарей прошлой эпохи. Надо ее поскорее забывать. Отношения России с западными партнерами развиваются». Интервью еженедельнику «Россия», 14 августа 2008 года.

На собственное мнение ссылается и замминистра иностранных дел России С. А. Рябков.

«Вопрос: Наши дипломаты иногда говорят об альтернативном варианте реагирования по принципу великого русского поэта и дипломата Федора Тютчева, говорившего о необходимости «решительного безучастия».

С. А. Рябков: Мой опыт подсказывает, что безучастно реагировать мы не можем. Драйв в сторону раскрепощения нашей внешней политики можно описать и в других терминах». Интервью газете «Время новостей», 9 сентября 2008 года.

Данные кластерного анализа представлены в виде дендрограммы.

Рис. 1

Таблица 3

Дипломат	Ключевые слова	Ключевые темы	Оценочная лексика, %	Преобладающий тип коммуникативных стратегий
В. И. Воронков	ОБСЕ, Южной, Осетии/Грузии/вопрос, конфликт/ В. И.Воронков	Политика, мир, Европа		Конфронтационный
А. В. Грушко	вопрос, Грузия, мы, ответ, НАТО, Южной, Россия/Осетии, Саакашвили	Политика, политика в мире, мир, Европа,		Нейтральный
Г. Б. Карасин	Вопрос, мы, Южной, Осетии, Грузии	Политика, силовые структуры, армия, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия		Конфронтационный
С. В. Лавров	мы, Южной, вопрос, Осетии, я	Политика, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия		Кооперативный/конфронтационный
А. А. Нестеренко	Грузии, России, Тбилиси, российских, грузинской	Политика, мир, Европа, Закавказье, Грузия		Кооперативный
С. А. Рябков	Мы, США, вопрос, С. А. Рябков, безопасности	Политика, политика в мире, мир		Нейтральный
В. И. Чуркин	мы, я, Южной, вопрос, В. И. Чуркин, Осетии/безопасности, ООН	Политика, политика в мире, Европа, мир		Конфронтационный

БИБЛИОГРАФИЯ

дискурс дипломатический кризисный

4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность, Изд. 7-е. / Ю. Н. Караулов. -- М.: Издательство ЛКИ, 2011. --264 С.

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

Соков Алексей Анатольевич. Никоним в виртуальном дискурсе: лингвопрагматический аспект: диссертация... кандидата филологических наук: 10.02.01 / Соков Алексей Анатольевич;[Место защиты: Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых].- Владимир, 2014.- 169 с.

Введение

ГЛАВА I. Место никонима в ономастическом пространстве русского языка XXI века 15

1. Из истории изучения имени собственного 15

2. Имя собственное как объект лингвистического исследования 21

3. Активные процессы в русском языке XXI века в их отношении к современному ономастическому пространству 32

4. О месте никонимов в ономастическом пространстве современного русского языка 43

Выводы по первой главе 51

ГЛАВА II. Виртуальный дискурс в лингвопрагматическом аспекте 54

1. Лингвистическая прагматика как научная дисциплина 54

2. Дискурс и «виртуальный дискурс»: конститутивные признаки и жанровые разновидности 67

3. Языковая личность в условиях виртуального дискурса 80

Выводы по второй главе 87

ГЛАВА III. Теоретико-методологические основы понимания никонима как единицы виртуального дискурса 89

1. Принципы автономинации в виртуальном дискурсе 89

2. Трансформация языкового знака в никонимах 95

3. Специфика предметно-понятийных связей никонима 104

Выводы по третьей главе 113

ГЛАВА IV. Типологические характеристики никонима как единицы виртуального дискурса 116

1. Лексико-семантические особенности никонимов 116

2. Структурно-морфологические особенности никонимов 126

3. Функционально-тематические особенности никонимов.131

Выводы по четвёртой главе 141

Заключение.143

Список сокращений 147

Библиография

Имя собственное как объект лингвистического исследования

История изучения имени собственного берёт своё начало с древнейших времён, что объясняется его широким употреблением: имя собственное служит для наименования людей, географических и космических объектов, животных, различных предметов материальной и духовной культуры. Функциональное и языковое своеобразие собственных имён привело к тому, что их стали изучать в особой отрасли языкознания – ономастике (с греч. «искусство давать имена») [Бондалетов 1983: 3].

В античной науке в течение длительного времени вёлся спор об истинности имён и пригодности их для именования вещей. Как отмечает А.В. Суперанская, со ссылкой на исследование И.М. Тронского, консервативное направление греческих философов противопоставило принцип «правильности» имён по природе софистической теории «соглашения»: «Это была попытка философски оформить традиционные представления о тесной связи имени с вещью, связи, игравшей очень значительную роль в практике греческого культа: называние «правильного» имени служило залогом эффективности молитвенной или магической формулы» [Суперанская 2009: 47].

Согласно одной из точек зрения, представленной в рассуждениях Платона, Аристотеля, Аммония, имя семантично лишь «по договору». Так, Платон в одном из своих трудов писал: «Ничто не имеет прочного имени, и ничто не мешает, чтобы то, что называется круглым, было названо прямым и прямое – круглым; и у тех, кто произвели эту перестановку и называют навыворот, имена опять не будут менее прочными» [там же]. С другой стороны – стоики, считая имена данными «от природы», находили их истинными, индивидуальными, естественными. Одинаковые имена разных людей они считали случайными совпадениями, несовершенством языка. Класс собственных имён был установлен стоиками как совершенно самостоятельный [Суперанская: 48-50].

Следует отметить, что греческие учёные обычно не делали существенной разницы между именами нарицательными и именами собственными, оперируя нерасчленённой категорией имя.

Первые попытки дифференциации имён можно обнаружить в работах Т. Гоббса, который понимал имя как «слово, произвольно выбранное в качестве метки с целью возбуждения в нашем уме мыслей, сходных с прежними мыслями, и служащее одновременно, если оно вставлено в предложение и высказано другим, признаком того, какие мысли были в уме говорящего и каких не было» [Белецкий 1972: 148]. По его словам, «возникновение имён – результат произвола. Между именами и вещами нет никакого сходства и никакого сравнения» [там же].

Гоббс намечает ряд параметров, по которым можно разделить всю совокупность существующих в различных языках имён. С точки зрения выделения имени собственного как особого класса интерес представляет деление на имена с определённым, или ограниченным, и с неопределённым, неограниченным значением. Первые – индивидуальные имена, относящиеся к одной вещи: Гомер, это дерево. Вторые – это партикулярные имена и имена, относящиеся к обыкновенным: человек, камень (неограниченные имена) [там же: 149].

Непосредственный преемник идей Гоббса, Г.В. Лейбниц занимался разработкой теории об имени собственном, включая также и терминологический пласт лексики. Так, например, Гоббсом было выдвинуто положение о том, что «общие термины беднее по заключающимся в них идеям или сущностям, чем частные, хотя богаче обозначаемыми ими индивидами» [Белецкий 1972: 150], что «все имена собственные, или индивидуальные, были первоначально нарицательными, или общими» [там же]. Важной для разработки обсуждаемой проблемы как в общетеоретическом, так и в историческом плане представляется точка зрения Дж. Милла, который считал, что имена собственные не обладают значением, они – своеобразные ярлыки, или метки (вроде крестика), помогающие узнавать предметы и отличать их друг от друга. С именем-вещью не связывается характеристика названной вещи, они не «коннотируют» (не обозначают, не описывают её), а лишь «денотатируют», или называют её [Бондалетов 1983: 11-12]. Таким образом, узнавая вещи, которые имя обозначает, мы не познаём значение имени, т.к. одну и ту же вещь можно называть разными именами, не эквивалентными по значению [Суперанская 2009: 56-57].

Кроме того, с именем Дж. Милла связывают создание теории дефиниций, согласно которой дефиниция – это идентифицирующее суждение, дающее информацию только об употреблении слова в языке и не имеющего никакого заключения о сути вещей, а коннотация – это конкретное значение имени [там же]. Следовательно, по Миллу, собственные имена не могут быть объяснены, поскольку они – простые метки, приданные индивидам. Именами, имеющими дефиниции, Милл признавал лишь термины.

Теория Милла получила своё развитие в работах английского логика Х. Джозефа, который в частности собственное имя называл индивидуальным термином, предицируемым с тем же значением одному-единственному индивиду. В доказательство этому Джозеф приводит пример с фамилией Смит, которую «носят многие, но употребляя каждый раз эту фамилию, мы не имеем в виду одно и то же» [Суперанская 2009: 59]. Согласно мнению Джозефа, собственное имя свидетельствует о существовании вещи, нарицательное – о характере, объединяющем её с другими вещами [там же].

Дискурс и «виртуальный дискурс»: конститутивные признаки и жанровые разновидности

Ономастическое пространство, будучи живо реагирующей на вызовы времени областью языка в частности и человеческого сознания в целом, не может не изменяться под воздействием активных процессов, происходящих в обществе и, следовательно, в языке. При этом необходимо обращать внимание не только на влияние изменений, обусловленных исключительно историческими событиями, но и то культурное пространство, в котором развивается общество и функционирует язык.

Как отмечает А.Д. Васильев, «факты языка и феномена культуры зачастую не поддаются строгому и окончательному разграничению: изменение в собственно культурной сфере воплощаются в языке, а языковые эволюции активно участвуют в культурных процессах и влияют на них» [Васильев 2000: 12].

Специалисты в области философии, культурологии, социологии и ряда других гуманитарных наук подчёркивают, что возникновение культуры всегда ведёт к появлению противящейся ей субкультуре. Если обратиться к общему пониманию данной дефиниции, то, например, С.И. Ожегов в «Словаре русского языка» даёт такое толкование этому явлению: «субкультура – сфера культуры, существующая внутри господствующей культуры и имеющая собственные ценностные установки» [Ожегов 2006: 953]. В качестве примера С.И. Ожегов указывает словосочетание молодёжная субкультура. Следовательно, образование такого рода присуще определённому слою населения. Понятное и объяснимое стремление к контркультуре с её отталкиванием от прежних норм привело к процветанию жаргона и упрощённого до крайности вкуса. Главный девиз каждого нового поколения – «Несхожесть во всём», начиная от внешнего вида и заканчивая языком, на котором создано русское культурное наследие и который сегодня трансформируется в то, что помогает нам отождествить самих себя с настоящим временем и новыми веяниями.

Произошедший распад СССР, а ранее и перестройка оказали большое влияние на формирование новой культуры (языковой – в том числе), результаты которой мы получили в конце XX – начале XXI века, а именно – возникновение разнообразных субкультур. Ослабление цензуры и, как следствие, расширение круга участников массовой коммуникации, приобщение новых слоёв населения к роли ораторов, усиление возможностей обратной связи говорящего и слушающего, расширение сферы спонтанного общения, возрастание личностного начала в речи, изменение ситуаций и жанров – всё это привело к появлению новых возможностей языка и тех, кто им владеет.

Как отмечает Н.С. Валгина, заложенные в языке потенции к изменению могут проявиться только при условии воздействия внешних экстралингвистических факторов. Поэтому основные законы развития языка (к ним в лингвистической литературе обычно относят закон системности, закон традиции, закон аналогии, закон экономии, закон противоречий) в различных исторических, экономических и социальных условиях могут действовать с различной степенью интенсивности [Валгина 2003: 13].

Вместе с тем, общеизвестно, что основной реализацией языка является речь, поэтому при описании активных процессов, происходящих в русском языке XXI века нельзя не учитывать изменений, происходящих в речи современных носителей. В этой связи любопытна точка зрения Н.В. Юдиной, которая выделяет несколько групп взаимовлияющих и взаимопроникающих речевых тенденций: «демократизация и либерализация языка граничат в речи современных носителей с вульгаризацией и криминализацией, интернациональность – с варваризацией, креативность – со стереотипностью, динамичность – с небрежностью в использовании языковых единиц, интеллектуальность – с общим снижением речевой культуры» [Юдина 2010: 127-128].

Кроме того, при описании активных процессов в русском языке XXI века в их отношении к современному ономастическому пространству важно учитывать соотношение двух противопоставленных в лингвистике понятий нормы и вариантности.

Языковую вариантность известный лингвист К.С. Горбачевич определяет как «способность языка передавать одни и те же значения разными формами» [Горбачевич 1978: 22]. В свою очередь «языковые варианты – это формальные разновидности одной и той же языковой единицы, которые при тождестве значения различаются частичным несовпадением своего звукового состава» [Горбачевич 1978: 22].

Как отмечает Н.С. Валгина, традиционная нормативность, которая поддерживалась ранее образцами классической художественной литературы, разрушается. На смену ей приходят новые языковые реалии, которые, как правило, возникают под воздействием средств массовой информации и активной включённости современных носителей языка в Интернет-пространство [Валгина 2003: 27].

Современные лингвисты отмечают, что онимия будучи относительно устойчивым пластом лексики любого языка, тем не менее, не может не претерпевать изменений под воздействием активных процессов происходящих в языке. При этом динамичность наблюдаемых трансформаций в различной степени проявляется на всех уровнях языках, начиная с фонетического.

При установлении произносительных норм обычно учитывается соотношение фонетических и фонематических вариантов, последние отражаются и в орфографии [Валгина 2001: 53].

Усиление «буквенного» («графического») произношения - одна из наиболее сильных тенденций в современном русском языке. Об этом писал еще в 1936 г. Л.В. Щерба, указывая на явное сближение произношения с написанием: родился (вместо родилс[а]); тихий (вместо muxfoju); произношение сочетания [чн] вместо [шн] в словах типа булочная, перечница; [чт] вместо [шт] в словах что, чтобы и другие [Щерба 1974: 79].

В условиях усиления «графического» произношения изменилось соотношение вариантов с /е/ - /о/. Это фонематическое варьирование связано с внедрившейся в практику русского письма заменой буквы «ё» буквой «е», так написание победило произношение, вернее, подчинило его себе: блёкнуть -+ блекнуть; белёсый -+ белесый; акушёр акушер. [Валгина 2001: 55]. Процесс взаимоотношений форм [ё-о-е] практически еще не завершился, и разные слова, задействованные в этом процессе, как бы находятся на разном участке пути. Это относится к литературной норме, вернее, к тому, как она фиксируется в словарях.

Трансформация языкового знака в никонимах

Прагматика как область теоретических исследований и решения прикладных задач, как отмечает И.П. Сусов, прошла в своём формировании и развитии сложный путь, опираясь на достижения многих областей знания (философия, логика, языкознание, математика, семиотика, антропология, мифология, религиеведение, этнография, искусствоведение, поэтика, риторика, нейробиология, психология, социология, информатика, когнитивистика, теория искусственного интеллекта, теория коммуникации, медицина, генетика и т.д.) [Сусов 2006: 7].

Своими корнями лингвистическая прагматика уходит в семиотику в том её варианте, который был создан американским учёным Чарлзом Сандерсом Пирсом (Charles Sanders Peirce) и развит Чарлзом Уильямом Моррисом (Charles William Morris). Заложенная Ч. Пирсом ещё в 60-х гг. XVIII в., семиотика мыслилась как метанаука, на основе которой должно было происходить объединение всех областей знания [Сусов 2006: 7]. При своём появлении в языке науки термин прагматика, по свидетельству Ч.У. Морриса, явным образом ориентировался на философское направление прагматизма, распространённое в США с 70-х гг. XIX в. и до середины XX в. Оно утверждало необходимость решения жизненно важных проблем не на основе отвлечённых спекулятивных размышлений, а с активных позиций в процессе целенаправленной практической деятельности в непрерывно меняющемся мире [Арутюнова, Падучева 1985: 5]. Одним из основоположников прагматизма как раз и явился создатель семиотики Ч.С. Пирс. К. Бюлера в развитие семиотики и в формирование прагматики был сделан в период до Второй мировой войны. И.П. Сусов отмечает, «разумеется, что определение её предмета как абстрактного отношения между знаком и его пользователем мало содержательно. Не вполне тогда учитывалась роль узкого (внутреннего) и широкого (внешнего) контекста семиотического события. Недостаточно акцентировался целевой аспект этого вида действия, субъект знаковой деятельности не всегда выдвигается в центральное положение, хотя учётом фактора субъекта семиотика Ч. Пирса и Ч. Морриса радикально отличается от семиологии Ф. де Соссюра и сематологии К. Бюлера. Но проблемы языкового общения как специфической знаковой деятельности реально почти не ставились» [Сусов 2006: 28].

В послевоенный период главенство перешло к аналитической философии, сделавшей своим главным объектом естественный (обыденный) язык.

Философия обыденного языка, по сути дела, как раз и смогла в значительной степени реализовать программу прагматики языка, подготовив необходимые условия для развития собственно лингвистической прагматики. Она сыграла роль донора многих прагматических идей [Сусов 2006: 30].

В этот период всеобщий интерес привлекли идеи австрийского учёного Людвига Витгенштейна (Ludwig Wittgenstein), который считается создателем созданием учения о “языковых играх” как формах использования языка в действии. Любая игра – специфическое действие. Она предполагает участников, правила для них и успех или неуспех. Для самого творца этой концепции языковые игры послужили средствами прояснения многих запутанных философских истин [Витгенштейн 1985: 101].

Вместе с тем Л. Витгенштейн пришёл к толкованию языкового значения как употребления. Значение как употребление принадлежит не столько языку, сколько субъекту, пользующемуся языком. Правда, такой подход вёл к прагматизации языкового значения в целом и по существу означал, что оно выводится за пределы лингвистической семантики и что семантика поневоле лишается своего объекта [Витгенштейн 1985: 102].

Как отмечает М.С. Козлова, научная деятельность Л. Витгенштейна на протяжении многих лет была связана с Кембриджем. Под его прямым или косвенным влиянием сложились во-первых, лингвистическая философия (с преимущественным вниманием к концептуальному анализу в интересах самой философии) и, во-вторых, философия обыденного языка, ставшая фундаментом для современной прагматики [Козлова 1996: 10].

Бурный расцвет испытала развивавшаяся представителями Кембриджской и Оксфордской школ лингвофилософская семантика, открывавшая перспективу и прагматике. Питер Фредерик Стросон (Peter Frederick Strawson, 1919–13.02.2006) и Герберт Пол Грайс (Herbert Paul Grice, 1913–1988) заложили основы анализа прагматического значения. Возникла проблема стыка (интерфейса) семантики и прагматики, которая активно обсуждается представителями многих направлений на протяжении большого ряда десятилетий [Сусов 2006: 35].

Деятельностный (или акциональный) принцип был внедрён в анализ речи основоположником философии языка Джоном Лангшо Остином (John Langshaw Austi) и Джоном Роджерсом Сёрлом (John Rogers Searle). Они разработали так называемую стандартную теорию речевых актов, вскоре воспринятую и лингвистами. По замечанию И.П. Сусова, вполне оправдано утверждение о том, что основы современной прагматики заложили двое философов своими циклами лекций. Это Дж. Л. Остин, прочитавший в 1955 г. в Гарвардском университете в рамках Джемсовского семинара свои 12 лекций, которые были изданы в 1962 г., и Г.П. Грайс, прочитавший там же свои лекции в 1967 г. [Сусов 2006: 36]

Функционально-тематические особенности никонимов

Знаковый характер человеческого языка составляет одну из его универсальных черт и основных особенностей. Не случайно к понятию знака издавна обращались представители разных научных направлений в целях более глубокого проникновения в сущность языка.

Следует признать, что на данный момент вряд ли можно говорить об окончательном решении проблемы определения языкового знака как дефиниции. Безусловно, данный вопрос требует отдельного глубоко изучения.

Наиболее полное определение языкового знака дано в Большой советской энциклопедии. «Языковой знак – любая единица языка (морфема, слово, словосочетание, предложение), служащая для обозначения предметов или явлений действительности. Языковой знак двусторонен. Он состоит из означающего, образуемого звуками речи (точнее, фонемами), и означаемого, создаваемого смысловым содержанием языкового знака. Связь между сторонами знака произвольна, поскольку выбор звуковой формы обычно не зависит от свойств обозначаемого предмета. Языковые знаки иногда подразделяют на полные и частичные. Под полным языковым знаком понимается высказывание (обычно предложение), непосредственно отнесённое к обозначаемой ситуации. Под частичным знаком подразумевается слово или морфема, актуализируемые только в составе полного знака. Наличие в языке частичных знаков разной степени сложности, а также членимость означающего и означаемого простейшего языкового знака на односторонние (незнаковые) единицы содержания (компоненты значения) и выражения (фонемы) обеспечивают экономность языковой системы, позволяя создавать из конечного числа простых единиц бесконечно большое количество сообщений» [БСЭ 1969-1978: 505-506].

Как отмечает Н.Н. Фёдорова, современное языкознание исходит из понимания того, что природа языковой единицы определяется очень сложной и переменчивой совокупностью различных факторов, среди которых выявляются собственно лингвистические (отражающие закономерности языковой системы), экстралингвистические (отражающие в языке закономерности окружающей действительности), концептуальные (отражающие в языке особенности мышления человека). Наибольшей степени сложности взаимодействие перечисленных факторов достигает на уровне дискурса [Фёдорова 2006: 31].

Ввиду ряда особенностей никонима и прежде всего его именной природы логичным в данной работе представляется рассмотрение обозначенной единицы как частичного языкового знака. Особый интерес вызывает анализ единиц выражения никонима.

В настоящее время функционирование никонимов на фонетическом уровне рассматривается исключительно как письменная реализация фонем, т.к. «язык Интернета» существует лишь на письме, хотя некоторые реалии, изначально появившиеся в Сети, переходят в настоящую жизнь. При анализе никонимов с точки графики необходимо учитывать специфику среды их функционирования. Технические возможности чатов, блогов, форумов, гостевых накладывают определённые ограничения на выбор сетевого имени. Так, например, на многих сетевых ресурсах при заполнении регистрационной формы существует возможность заполнять графу «ник» исключительно латинскими буквами. Кроме того, на Интернет-порталах, пользующихся большой популярностью у пользователей, при регистрации возникает проблема, связанная с необходимостью в выборе уникального, неповторяющегося имени. Эти и некоторые другие особенности влияют на создание пользователем никонима.

Анализ языкового материала позволяет выделить следующие особенности графического оформления никонимов: построенных по модели предложения (ср., напр.: Areyouready (пер. с англ. – Вы готовы) (Чат Mail), I_am (пер. с англ. – я есть) (Чат Mail), No_name (пер. с англ. – нет имени) (Чат Mail), Sorry_Bro_I_am_Pro (пер. с англ. – Прости, брат, я профессионал) (Чат Mail), wish_me_luck (пер. с англ. – пожелайте мне удачи) (ЖЖ);